Война Роузов - страница 21

Любовь, подумала она, вспоминается лишь как обман, на который так легко поддаешься. Любовь оказалась ложью.

Тут на нее снова нахлынули недавние чувства, на этот раз более четкие. Нет, конечно, она не желала, чтобы Оливер погиб, находясь в полном здравии. Конечно, нет. Это жестоко, аморально и просто немыслимо. Но с того самого момента, когда в первый раз позвонил врач и сказал, что Оливер серьезно болен, у нее зародилась невероятная мысль… впрочем, нет, эта мысль вполне реальная.

С ней пришла и другая: как она будет жить одна? И можно ли дальше существовать рядом с Оливером?

Она не впервые задумывалась над тем, сможет ли прожить без мужа. Эта идея зародилась уже довольно давно. Может быть, с самого начала их семейной жизни. Она, правда, никогда серьезно над ней не задумывалась из-за недостатка свободного времени: ведь они постоянно были заняты: строительством, воспитанием детей, выращиванием цветов и других растений, собиранием антиквариата. Их совместная жизнь, казалось, вся состояла из сплошных проектов. Она стала для него нянькой, когда он учился на юридическом факультете. Потом играла роль образцовой жены перед прислугой, которая должна была создать им репутацию в светских кругах. А быть милой и нравиться всем его старшим партнерам — это вообще считалось прямой обязанностью образцовой современной супруги. Она только и делала, что льстила и заискивала. Да еще создавала ему уютный семейный очаг — место, где он мог бы выпустить пары. Им пришлось съехать из уютной меблированной квартиры и поселиться в большом доме за городом, что более подобало их положению. Потом они копили деньги на машину, на занятия танцами, потом снова копили на машину, на зубных техников. И все эти усилия привели их к этому… к гигантскому, немыслимому проекту перестройки дома, которому они оба отдавали всю энергию и фантазию. Так что же происходит теперь, когда этот проект завершается, спрашивала она себя, медленно заходя в библиотеку, где, уткнувшись в газету, сидел ее муж. Этот вопрос требовал ответа. И она готова дать его.

— Я не бросилась как сумасшедшая к тебе в больницу в Нью-Йорк, Оливер, потому что мне было все равно, — это не ответ на мучивший ее вопрос. И все-таки она сказала все, что накопилось в душе. Он поднял глаза и посмотрел на нее поверх очков.

— Все равно? — он снял очки и положил их на кожаный подлокотник честерфилдского кресла.

— Да, мне просто было все равно, — четко проговорила она.

— Ты хочешь сказать, что тебе все равно, умру я или останусь жив? — он уперся рукой в бедро и прищурился.

— Вот именно, Оливер.

— Ты это серьезно? — он казался совершенно обескураженным, и она подумала о миллионах других женщин, которые рано или поздно приходили к такому же выводу, как она.

— Серьезней не бывает. Можешь не сомневаться. Мне безразлично, что с тобой происходит. И я испытываю это чувство уже довольно давно, — она постаралась взять себя в руки, прекрасно понимая, что сейчас необходимо оставаться спокойной и осторожной.

— Вот значит как, — он щелкнул пальцами, — ты решила разрушить нашу жизнь, наши отношения, нашу семью, — он снова прищелкнул пальцами. — Так вот просто.

Она внимательно наблюдала, как он изо всех сил старается взять себя в руки. Вот он поднялся, открыл дверцу шкафа и налил себе виски, потом выпил его одним глотком.

— Я не могу в это поверить, — проговорил он после долгой паузы.

— Придется…

Она сидела в другом честерфилдском кресле, выпрямив спину и положив ладони под колени. Стаффордширские статуэтки, казалось, взирали на них, как живые свидетели. Он вытер подбородок и покачал головой.

— У тебя есть кто-то?

Его голос предательски надломился, и ему пришлось прокашляться. А может быть, ему понадобилось это для того, чтобы скрыть рыдания?

— Нет.

— Но ты хочешь завести любовника? — быстро спросил он, и она почувствовала в его тоне привычные адвокатские интонации.

— Может быть.

При перекрестном допросе всегда надо быть осторожной, он как-то сам говорил ей об этом.

— Я сделал что-то не так? — осторожно спросил он, по всей видимости, стараясь ухватиться за последнюю соломинку.