Время «Ч» - страница 37

Девушка испуганно вскочила, растерянно захлопала ресницами.

— Кончай, Генка, — одернул его Кондрашов.

— Ну-ну, не буду, — согласился директор и приказал секретарше: — Ступай за нами!

Он повел Павла к лестнице. Татьяна как привязанная шла следом.

На втором этаже было просторное темное фойе. Генка пошарил рукой по стене, повернул выключатель. Лампы дневного света помигали, помигали и наконец залили все пространство ровным голубоватым сиянием.

Вдоль стены висела экспозиция «Наши земляки — герои». Генка подвел Кондрашова к последнему стенду, на котором он увидел свою свирепую физиономию, покрытую сеточкой черных точек.

— А я думала, вы погибли, — услышал Пашка за спиной наивный голос Татьяны.

— Ну, что ты мелешь? — возмутился Генка.

— Нет, правда, Геннадий Михайлович, обычно такую фотографию делают, когда героя уже нет…

— Иди на свое место! — огрызнулся Генка и уже для Павла объяснил: — С этой фотографией прямо анекдот… Я к твоей бабке несколько раз ходил — просил, умолял. Не дает — и все! Она считает, это дурная примета. Вот и пришлось из газеты переснимать.

Кондрашов улыбнулся: да, на бабулю это похоже.

А Генка тем временем хлопнул себя по лбу и восторженно воскликнул:

— Слушай, нужно встречу с молодежью организовать! Отличное будет мероприятие!

— Знаешь, Гена, оставь… Ты бы и это мероприятие… — Павел указал на стену, — ликвидировал. Я тоже суеверный… А мне еще служить.

Генка снова надул щеки, обиженно засопел.

— Извини меня, Павел, но ты, кажется, что-то недопонимаешь… Мы должны проводить военно-патриотическую работу? Должны… Мы же тебе солдат готовим! Каждый мальчишка в городе мечтает служить на твоей заставе. Мы договорились с военкоматом — самых подготовленных парней будем по комсомольским путевкам к тебе направлять… Ты считаешь все это ерундой?

— Нет, Гена, я так не считаю, — Кондрашов примирительно дотронулся до его плеча. — Но и ты пойми… Не могу я об этом сейчас рассказывать. Не могу…

Генка внимательно посмотрел на Павла, тряхнул головой.

— Ну, хорошо. Пойдем ко мне, кофейку попьем. — И снова улыбнулся. Генка всегда переключался с одного настроения на другое, как телевизор: допустим, по одному каналу трагедию показывают, а на другом — кинокомедия шпарит; вот Генка и щелкает своим переключателем туда-сюда.

Они болтали целый час… «Пан директор» поведал Кондрашову о всех глебовских новостях, но особое внимание уделил своим культурно-просветительским планам, среди которых основное место занимала идея создания в городе профессионального драматического театра.

— Понимаешь, — говорил он, — сейчас у меня третий год работает студия — пер-во-классная! Она объединила вокруг себя интеллигенцию города. При студии сформировался своеобразный дискуссионный клуб… Нас любят, к нам тянутся! — Генка с гордостью ударил себя в грудь, будто именно в ней была сосредоточена эта вселенская любовь. — Представляешь?.. Люди приезжают из Москвы на машинах, на электричках, снимают номера в гостиницах — только для того, чтобы вечером посмотреть наш спектакль! Всегда столица выкачивала из нас лучшие творческие силы. И вдруг начался обратный процесс! К нам с удовольствием едут по распределению, потому что знают: это тот самый Глебовск, в котором знаменитый «Монолит»…

— Что за «монолит»?

— Так называется наша студия — «Монолит».

— Странное название.

— Почему?.. Монолит — это твердость идейных позиций, единство коллектива, в конце концов — фундамент, на котором все строится… По-моему, замечательный символ.

— Сам придумал? — иронически спросил Кондрашов.

— Нет, — скромно потупился Генка. — Это наш режиссер — Юрий Григорьевич Равич. Личность, я тебе скажу — уникальная! Гений! Просто гений… Я его из Москвы вытащил, квартиру здесь пробил. Да ты приходи вечером, я тебя со всеми познакомлю…

И был спектакль, который потряс Кондрашова — «Оптимистическая трагедия».

Конечно, Павел знал эту пьесу Всеволода Вишневского, кинофильм смотрел… Но то, что увидел он, скорее было похоже на песню, на старинную русскую песню, в которой все — и удаль, и тоска по загубленной молодости, и предчувствие близкой смерти…