Высокие звезды - страница 12
«Первые два года её можно даже не удобрять».
И тут ветер донёс еле различимый запах миндаля. Юноша даже распрямил затёкшую спину и посмотрел на рощу.
Ему вспомнилось вчерашнее видение: женщина в лёгком прекрасном платье, двуколка, запряжённая чудесным конём… Но почему-то парень абсолютно не смог вспомнить лица мужчины. Ему казалось, что это он сам сидел рядом с той женщиной, пришедшей из совершенно иного мира чем тот, в котором существовали он, Ико, его братья, отец… Он не представлял себе, чем могут жить люди, одетые в такие одежды. Ведь в них неудобно пахать, сеять, заниматься хозяйством. Он чувствовал ненависть к этой женщине, но в то же время ощущал и сладость, смягчавшую сердце.
«Они ничего не делают, лишь только живут за наш счёт, — сетовал юноша. — Но, почему же, я не могу ненавидеть их всем сердцем? Почему жалость всё же поднимается из глубины души, почему?»
И он не находил ответа.
Вновь вспомнился испуг на лице женщины, когда она заметила Хуана Гонсало, прячущегося в кустах.
— Нет, такая жизнь не про тебя, — наконец-то махнул рукой парень и вновь стал складывать камни.
Но горьковатый запах миндаля давал о себе, знать, располагал к раздумью, а не к работе. Всё тяжелее и тяжелее делались камни, всё медленнее и медленнее складывал их Хуан Гонсало на перевёрнутую борону.
«Стоит отдохнуть», — наконец-то решил он, сбрасывая последний обломок в ручей.
На поле оставалось лежать пять куч камней.
Парень распряг осла и пустил его пастись. А сам уселся прямо на траву и разложил на полотне свой незатейливый обед.
Он жевал чёрствую лепёшку, запивал её лёгким вином и пытался уверить себя в том, что жизнь прекрасна.
«Во всём можно отыскать свою прелесть, — убеждал себя Хуан Гонсало. — Пусть мне сейчас тяжело, но потом будет легче пахать эту землю, большими станут урожаи, больше денег появится в нашем доме».
При мысли о деньгах он расстроился.
«Всё равно братья или выкрадут их или выпросят и пропьют. Ну почему они такие непутёвые? Почему бог обделил их желанием работать? Ведь наша семья не хуже остальных, а живём мы во сто крат горше. У меня нет даже приличного костюма, чтобы пойти в храм и поэтому я обычно прихожу последним, становлюсь в самых дверях так, чтобы меня никто не видел, кроме священника».
Хуану Гонсало стало обидно за себя. В его возрасте многие парни из Санта-Риберры уже гуляли с девушками, знали вкус первых поцелуев. А ему ещё даже не доводилось потанцевать с какой-нибудь местной красавицей. Работа в поле отнимала всё время, и не хотелось походить на своих братьев, способных целые дни напролёт предаваться безделью.
Из-за голубоватого мыса показался чёрный дым и послышался далёкий гул. Медленно, словно нехотя, выплыл большой пассажирский пароход. Дым из трёх труб стлался над самой водой, уносимый ветром. На палубе можно было различить даже отдельные фигурки людей. Чёрные точки иллюминаторов, словно зрачки глаз, смотрели на Хуана Гонсало. (34)
Он прислушался. Ветер доносил до него обрывки музыки. На верхней палубе расположился оркестр. Кроме пяти музыкантов отсюда, с берега, можно было рассмотреть даже чёрный рояль. Редкие пары кружились в медленном танце.
И юноше захотелось хоть на одно мгновение оказаться там, на палубе, прикоснуться к белоснежным поручням, посмотреть вблизи на богато одетых дам и господ.
Природа даровала Хуану Гонсало великолепное зрение, и он с большого расстояния сумел рассмотреть одиноко стоящую у самых поручней девушку. Ветер развевал её волосы, приподнимал подол лёгкого платья, и девушка придерживала его рукой.
«Ну почему никто не догадается подойти к ней и пригласить на танец? Ведь она явно ждёт этого. Вот, если бы я оказался сейчас там! Я бы приблизился к ней, поклонился и произнёс: вы бы не хотели потанцевать со мной? Хотя, разве стала бы она обращать внимание на такого оборванца и неотёсанного деревенского чурбана, как я? Она скривила бы презрительно губы и отказалась. Хотя, почему бы она отказалась? Ведь танец ни к чему не обязывает… То-то округлились бы глаза у всех этих сеньоров, когда бы я прошёлся с ней в танце!»