Я не я - страница 55

И хотя сарацина нельзя было назвать общительным спутником, Дункану стало известно, что не этот город он почитал своей колыбелью. Зато с этим уголком пустынной земли его связывал не один год торгово-деловых отношений. По скупым обрывкам фраз араба можно было сделать предположение, что Зафар в прошлом слыл непростым смертным в краю отцов. Разжигало любопытство: «Как же стало, что Зафара, как «неугодного» сделал рабом европеец?»

Уже неделю Грахам ожидал начало торгов на невольничьем рынке. Он рассчитывал на прибытие какого-то состоятельного бейлербей-пашу[21] и на его расточительность относительно хорошего товара. Поэтому эту неделю Грахам приводил в надлежащий вид свой «живой товар»: откармливал, «отскабливал», оказывал, если была такая необходимость, медицинскую помощь.

Во время одного из таких медицинских обходов Зафару удалось незаметно «одолжить» у дряхлого эскулапа[22] скальпель. Вещь-то хорошая, авось пригодиться!

Перед следующим вечерним отбоем Дункан перекинулся парой фраз с Зафаром так, чтобы услышать их мог только Донован:

— По-моему, у тебя есть соображение, как отсюда выбраться, Зафар? — он заметил, как сарацин припрятывал хирургический нож.

— Есть одна мысль.

— Поделишься? — воодушевился Донован, уверенный, что отношения с арабом сложились у них доверительные.

— Боюсь, поделиться нам придется еще с несколькими бедолагами. А уж кому из нас повезет… — он вкратце изложил идею побега и предложил обсудить мелочи на рассвете уже с теми, кому, по их мнению, можно было бы довериться. — Бежать придется послезавтра, пока не начались торги, потом такого случая не предвидится. Мне кажется, я догадываюсь, какого бейлербей-пашу ожидает Грахам. От него бежать будет невозможно.

На заре им удалось заручиться поддержкой еще троих единомышленников: двух шотландцев и англичанина.

Но свершиться этому замыслу не было суждено. Чуть позже утром их ждал неприятный сюрприз: англичанин выдал их с потрохами, по той причине, что оказался человеком, которого Грахам всегда держал среди невольников, как своего осведомителя — наемника, хорошо играющего свою роль несчастного полоненного (за отдельную плату, конечно).

По приказу Грахама тут же был учинен обыск надзирателем-аравийцем, и найденный скальпель в тюфяке Зафара, заставил остальных пленных посочувствовать пятерым неудачникам-беглецам — их ждало телесное наказание по местным законам. За попытку побега всех пятерых ожидала чудовищная расправа — оскопление. Зафар, кроме этого, за кражу должен был лишиться кисти левой руки. Дункан сделал попытку заступиться за Зафара:

— Это я выкрал скальпель и подложил его сарацину.

Надзиратель шепнул что-то Грахаму, и, когда увидел одобрительный кивок головы хозяина, безжалостно сделал поправку в решение о наказаниях:

— Ну что ж, ты первый и лишишься руки! Затем перейдем ко второй части экзекуций — куда интереснее зрелища! — злорадствовал кровожадный и противный на вид изверг, радуясь, что Зафару не удастся избежать заслуженного наказания.

Приговоренным даже не пришлось свыкнуться с мыслью об ожидающем их наказании. Час расправы близился с быстротой молнии. Эти пять невольников снова были связаны между собой, на этот раз веревками, однако щиколотки их почувствовали облегчение — кандалы были сняты на время пути к месту экзекуции. Зато численность конвоя виновных переходила все границы. Прихвастни Грахама, вместе с хозяином, следовавшем все в том же неизменном шарфе, несмотря на палящую жару, живо вели провинившихся через базарную площадь к местному палачу, который здесь таким образом зарабатывал на хлеб, словно это был какой-то кузнец или торгаш.

На базаре было тесно между рядами прилавков, довольно шумно и многолюдно. Торговцы голосили, заманивали ротозеев ходовым и редким товаром. Покупатель боялся сделать худою сделку и переплатить. На пленных бедолаг никто не обращал внимания, и помощи ждать было не от кого.

Апартаменты палача вряд ли кого-либо могли привести в восторг: устрашающие и возмущающие здравый разум развешанные орудия пыток, пылающий огненный очаг, запах запекшейся крови и горелой плоти — все это заставляло гостей палача оценить жизнь по-иному. Здесь перед глазами многих мучеников неумолимая память рисовала картины прошлого, меняя их с невероятной скоростью, торопясь сделать последний подарок — найти в минувшем то, что может помочь перенести жгучую боль телесного страдания или позволит несчастному еще цепляться за искалеченную, но все же жизнь.