Я, верховный - страница 68

По причине все той же недоброжелательности и подлости вы даже не упомянули о наказании, которое всего лучше выражает сущность правосудия в нашей стране: о присуждении к бессрочной гребле. Ею караются разбой, воровство, измена и другие тягчайшие преступления. Виновного не посылают на смерть. Его просто отстраняют от жизни. Эта кара отвечает своему назначению, потому что отъединяет виновного от общества, против которого он совершил преступление. В ней нет ничего противного природе; наоборот, она возвращает его к природе. Описание преступника рассылается во все селения, деревушки, самые глухие углы, где есть хоть одна живая душа. Строго воспрещается принимать его. Заковав в кандалы, его сажают в каноэ с месячным запасом продовольствия. Ему указывают места, где он сможет в дальнейшем находить провизию, пока будет грести. Ему приказывают отчалить и никогда больше не ступать на твердую землю. С этого момента его судьба зависит только от него самого. Я освобождаю общество от его присутствия, и мне не приходится упрекать себя в его смерти. Все, что ниже ватерлинии этого каноэ, не стоит крови гражданина. Поэтому я и остерегаюсь проливать ее. Виновный будет плыть от одного берега к другому, подниматься против течения или спускаться по течению нашей широкой реки, всецело предоставленный своей воле-свободе. Я предпочитаю исправлять, а не карать, коль скоро кара не имеет значения поучительного примера. Первое сохраняет человека и, если он сам прилагает к этому усилия, улучшает его. Второе лишь устраняет его, не служа уроком ни ему, ни другим. Себялюбие — самое живое и деятельное чувство у человека. Будь то виновный или невинный.

Один современный автор сочинил легенду о таком осужденном, который без конца гребет и наконец находит третий берег реки. Я сам в своем стремлении привести к вожделенному берегу нашу страну вдохновлялся историей, рассказанной каким-то развратником в Бастилии, которую в часы сиесты знойным парагвайским летом не раз пересказывал мне один заключенный француз. Я беру добро там, где нахожу его. Иногда самые отъявленные развратники, не желая того, выполняют в обществе гигиеническую функцию. Этот знатный дегенерат, сидевший в Бастилии, предвосхитил в своей утопической повести о воображаемом острове Тамораэ оклеветанную вами действительность Парагвая, этого острова революции.

Верховный, без сомнения, имеет в виду «Остров Тамоэ» маркиза де Сада, который стал известен в Парагвае за целое столетие до того, как был опубликован в самой Франции и других странах, благодаря пересказавшему его устно Шарлю Андрё-Легару, памятливому товарищу де Сада по заточению в Бастилии и по парижской секции, а потом, в первые годы диктатуры, узнику Пожизненного Диктатора, как уже было сказано в начале этих заметок. Искажение названия воображаемого острова — Тамораэ вместо Тамоэ — ошибка Верховного, быть может нечаянная, а быть может и намеренная. Слово «тамораэ» означает на гуарани приблизительно «хорошо-бы-так-было». В фигуральном смысле — Обетованная земля. (Прим. сост.)

Незадолго до выдворения швейцарских кукушек они изменили свое поведение: теперь они рта не раскрывали и держались весьма скромно. Я вызвал к себе Ренггера. Видите, дон Хуан Ренго, своими травами вы превратили меня в травоядного льва. Что мне с вами делать? Я должен наградить вас отстранением от должности. С сегодняшнего дня вы уже не мой домашний врач. От вас требуется только, чтобы вы перестали отравлять моих солдат и заключенных. Вчера из-за ваших слабительных умерло еще тридцать гусаров. Этак вы оставите меня без армии. Я просил вас при вскрытии трупов искать в области затылка косточку, представляющую анатомическую особенность моих соотечественников. Я хочу знать, почему они не могут поднять головы. И что же? Нет никакой косточки, говорите вы мне. Тогда должно быть что-нибудь похуже; значит, какая-то тяжесть пригибает им голову к груди. Ищите же ее, милостивый государь! По крайней мере с таким же старанием, с каким вы ищете редчайшие виды растений и насекомых.

Что касается блестящей бабочки, которая вас очаровала, дочери Антонио Рекальде, то оставьте ее в покое. Ведь вы прекрасно знаете, что у нас не только испанцам, но и вообще европейцам категорически запрещается жениться на здешних белых женщинах. Ходатайства о разрешении на помолвку отклоняются даже в тех случаях, когда просители ссылаются на изнасилование. Закон один для всех, и ни для кого не может быть сделано исключение. Вы говорите, что хотите покинуть нашу страну, так же как ваш товарищ Лоншан. Вы просите у меня разрешение на свадьбу с последующим отъездом. Это невозможно, дон Хуан! Вы говорите, что торопитесь. Спешка — дурная советчица. Я знаю это по опыту. Даже если бы запрета, о котором я вам сказал, не существовало, не стоило бы выдавать девицу Копушу за доктора Торопыгу. Вы говорите, что этот запрет абсурден и означает гражданскую смерть европейцев. Не кончайте самоубийством, сеньор Хуан Ренго: хоть вы и врач, вы после этого не воскреснете в гражданском смысле. Поищите себе лучше невесту среди множества красивых мулаток и индианок, составляющих гордость нашей страны. Обвенчайтесь с одной из них. Вы только выиграете, можете мне поверить, я в этом знаю толк. Позволю себе нескромный вопрос) сколько раз вы были у дочери дона Антонио Рекальде? Можете не отвечать. Я знаю. Много. Вы бываете там почти каждый вечер вот уже три года. Продолжительность этого жениховства, романа, ухаживанья, назовите это как хотите, доказывает твердость ваших чувств. Это доказывает и другое: если кабальеро Хуан Ренго действительно торопится, то он, полагаю, не терял времени на пустые любезности. Однако мне придется задать вам еще один вопрос: не дошло ли случайно до вас, в чем состоит самая примечательная особенность этой красивой девушки? Нет, конечно, нет. Разве только ваша любовь в самом деле так велика, что вы не обращаете внимания на эту мелочь. И если это так, то я склонен дать вам разрешение на брак. Я представляю себе ваши встречи. Очаровательная дочка Антонио Рекальде всегда принимает вас, сидя за столом, и толстая скатерть скрывает ее ноги, не так ли? Не знаете ли вы, не сказал ли вам кто-нибудь по секрету, какое прозвище носит прекрасная Рекальде? Нет, я вижу, вы не знаете. Так я вам скажу: ее прозвали Слоновьей Ногой. У нее огромные ступни. Почти в вару длиной и в полвары шириной. Наверное, таких ног не было ни у одной девушки ни в реальном, ни в сказочном мире. И главное, они продолжают расти. Все растут и растут. Если вы, дон Хуан, расположены взять в свою коллекцию растений эти растущие ступни, я подпишу вам разрешение. Ступайте. Обдумайте это, а потом приходите сообщить мне о своем решении. Он больше не пришел. Спустя несколько дней оба швейцарца сели на корабль и отправились в Буэнос-Айрес. Дочери Рекальде не удалось выйти замуж; в стране стало двумя плутами меньше.