Яблочные дни. Часть II. Мыши и тени - страница 12

Гордость за Илэйн Заступницу проступила на губах редкой улыбкой. Илэйн Тиоли могла постоять за себя и Карлат и перед обидчивыми претендентами на её руку, и перед Прюммеанской Церковью. Рождённая, чтобы быть королевой, она, к тому же, умела унимать боль и страдания одним касанием — и у излечимых, и обречённых. Подобно тому, как на заре нынешнего мира Белоокая приносила умирающим смерть без муки. Отличие было в пользу Илэйн.

Первое время Квентин думал, это мистификация из благих намерений, но нет. Королева Карлата сжилась с прижизненным образом Белоокой настолько, что сама искренне верила, она — у Той воплощение. Убедить в этом других ничего ей не стоило. Карлат больше не исповедовал прюммеанство. Для королевы Илэйн же не существовало святого Прюмме — посредника между людьми и Белоокой. Пресвятая Дева, она же Блозианка, приходила в этот мир прежде всего за тем, чтобы «открыть» ему Белоокую. Предвечный был сочтён Илэйн умершим в тот час, когда убили смертное тело Белоокой. Прюммеанская Церковь бы наверняка отлучила её, пошла войной на «безбожницу»… Но тысячи верователей взирали на фрески и витражи Белоокой, которые заказали у карлатских искусников. Тысячи верователей несли в свои храмы и молельни церковную утварь, которую приобрели у карлатских кузнецов и ювелиров. Тысячи верователей покупали яблоки, вкуснее которых не созревало во всём Полукруге. Наконец, тысячи верователей потянулись в Карлат со всего Полукруга, ища исцеления или хотя бы тихой, без боли, смерти у всеблагой королевы.

Прюммеанская Церковь не могла объявить еретичкой ту, кого прихожане почитали святой при жизни. В союзе же церкви Илэйн отказала. Святейший Совет был вынужден наблюдать, как пожертвования верователей, что ранее стекались в Святой град, пополняют казну Карлата.

— Пусть Святейший Совет увидит, на какой постели спит Илэйн Заступница, сколько свечей сжигает, — не помня, делал ли так наяву, пошутил Квентин, едва оказался в покоях королевы наедине с ней. — И у него не останется сомнений в том, что она святая.

Илэйн отпустила своих дам ещё у дверей, возгласив, что близится святой день, когда Луна впервые окрасилась алым и покарала убийц Пресвятой Девы. У обожествляющих свою королеву женщин не могло возникнуть сомнений в сказанном: конечно-конечно, её величество и лекарь, правая её рука, проведут ночь, обдумывая праздник для добрых карлатцев. Это лето было так щедро на дары, и румяных яблочек достанет каждому…

— На этой кровати я испустила свой первый крик, — показала Илэйн на ложе в самой тёмной части покоя. Квентин поднял её на руки, пока не ослабшие от пыточных оков, понёс. Ноги помнили путь. — Что может быть ценнее?

— А по этим коврам ты делала первые шаги? — Квентин опустил свою ношу на перины, сел рядом и повёл головой. В темноте ковры не отличить поверх дерева и камней, но он помнил вытканные сюжеты. Благодеяния Белоокой — это благие поступки Илэйн, красные яблоки — символ кровавой луны, белые яблоки в разрезе — просто луны, золотые яблоки — скромная дань чуду Пресвятой.

— Ты надо мной смеешься, — улыбка на одну сторону. — Эти ковры преподнесены в дар мне. — Илэйн с облегчением вздохнула, прижалась щекой к руке Квентина. Он вздрогнул. Отвык, как наедине с ним она будто сходила с алтаря, фрески, превращаясь в земную женщину. Не луна держала её в объятиях, не луна баюкала её колыбельной. — А дождусь ли я сегодня дара от тебя, Лиарэ?

Память нахлынула запахом увядания и гари, синевою теней. Пришлось сделать вздох, чтобы ощутить дымок от любимых трав Илэйн. Пришлось оглядеться, чтобы увидеть пока безобидную темноту ночи и свет луны из узких окошек. Илэйн не жалела огня для подданных, но сама зажигала свечи только при необходимости написать ответ назойливым прюммеанам или женихам, разводила камин только с приходом к ней холодов. Дело было отнюдь не в одной бережливости. Чувствительные глаза Илэйн Тиоли болели от яркого света.

— Я только схожу за цитрой, — шепнул Квентин, помогая королеве высвободиться из тяжёлого, как свод неба ночного, платья.

— Возвращайся скорее. — Илэйн подставила ему лицо. Квентин легко поцеловал висок, задержал там губы, вдохнул запах её волос. Илэйн оставила поцелуй у него на кончике носа, неаккуратного, выдающегося, с горбинкой, из-за которой тень его профиля виделась ей несчастливой, угрюмой. Что ж, по тени она нагадала ему верную судьбу.