Японские сказания о войнах и мятежах - страница 47

С той поры в государевом дворце[164] стало шумно, а во дворце государя-инока всё было тихо. Люди на все лады говорили: «Не может быть, чтоб после кончины Первого государя-инока всё осталось как есть — ведь нынешний государь и Новый государь-инок так не любят друг друга!» — и вот государь скончался во второй день, а уже в третий день воины Нового государя-инока съехались во дворец Тосандзё — Восточный дворец на Третьем проспекте, и по ночам обсуждали планы мятежа[165], а днём взбирались на деревья или на высокие места и высматривали, что делается во дворце Такамацу на пересечении улиц Анэгакодзи и Нисинотоин. Об этом было доложено государю, и он послал правителя Симоцукэ Ёситомо[166] привести младшего управляющего Ведомства по делам казны Фудзивара-но Мицудзанэ и двух-трёх воинов, что оставались сторожить дворец на Третьем проспекте, и допросил их. Слухи о мятеже появились, ещё когда государь-инок был болен. А в подтверждение того с запада и востока в столицу собирались войска. А ещё слышано, что оружие грузили на лошадей или на повозки и везли в столицу, и во дворце на Третьем проспекте воины по вечерам собирались, а днём прятались.

Новый государь-инок тогда помышлял: «С давних времён повелось, что когда отец уступает престол сыну, то думает не о первенстве, а выбирает по способностям и по знатности родичей государыни. А ныне он передал престол государю Коноэ лишь из безмерной любви к его матери. Я проводил дни в обиде, государь Коноэ почил — тут бы и нужно было передать трон принцу Сигэхито, но против ожиданий его обогнал Четвёртый принц! Как это обидно!» Приближённые Нового государя-инока, видя такую обиду, то и дело собирались на совет, чтобы решить, что им делать.

Был тогда человек, которого звали Левый министр из Удзи Ёринага[167]. Был он третьим сыном господина Предающегося Созерцанию из храма Полного Знания — Тисокуин[168]. Господину этому Ёринага из всех сыновей был особенно дорог. Он хорошо ладил с людьми, знал китайские и японские обычаи, не был несведущ и в записях своего и других родов. Обладал он и способностью к книжной учёности и изучал премудрости разных учений. Был он сокровищем для государства и обладал способностями, достойными регента. И потому брата своего, господина из Хоссёдзи[169], что имел талант к японским и китайским стихам и прекрасно владел кистью, он, бывало, ругал:

— Стихосложение — развлечение в минуты праздности, а не важная часть управления государством! Каллиграфия — это тоже минутное увлечение. Мудрый ни за что не станет тратить на это своё время! — так говорил, и сам все силы отдавал постижению конфуцианских канонов, воспитывал в себе человеколюбие, справедливость, знание ритуала, мудрость и искренность, справедливо осуществлял награждения за заслуги и наказания за проступки. Как сверло пронзает дерево — так же глубоко проникал он умом в государственные дела и исправлял ошибки десяти тысяч людей. А за это прозвали его Свирепый Левый министр. Вот как его боялись! Однако же его стремление к истине было замечательно и прекрасно. Если наказывал даже конюха-тонэри или погонщика волов, а тот ему жаловался на несправедливость, тщательно в деле разбирался и очень сожалел, если наказывал безвинного. А ещё как-то раз, исполняя обязанности в совете при дворе, принялся он распекать за что-то писарей и архивариусов, а когда ему объяснили, что ошибки нет, и он понял, что сам ошибся, тут же ужаснулся, письменно извинился и передал им это письмо. А когда они в страхе не хотели принять это письмо, то сказал:

— Это — моё прошение о прощении, извольте принять его. В том, что министр даёт письменные извинения вассалам, урона для чести нашего рода нет! — и они почтительно приняли извинение. Ясно различал он правду и неправду, не ошибался в различении доброго и злого, а за то наградой ему было почтение людей. Отец его, господин Предающийся Созерцанию, очень его отличал. В двадцать шестой день девятой луны шестого года Долгого Мира — Кюан[170] назначил его главой рода Фудзивара, а в девятнадцатый день первой луны следующего седьмого года — главным государевым письмоводителем, так и стал он ведать всеми делами Поднебесной. Это был первый пример, чтобы всего лишь министр, не исполнявший ранее должности регента или канцлера, был назначен на эту должность. Пусть и поговаривали, что это нарушение установленного порядка, но отец хлопотал за него, и ни государь, ни вассалы не видели причин, по которым бы этот министр не мог ведать делами страны.