Юрский период - страница 4

— Пошли в лабораторию.

На второй этаж. Значит, всё. Из окна с четвёртого — не вариант, никого кормить она не запланировала. Яд... Убивающего наповал у неё нет.

— Фень, я же оставлю тебе и еды, и попить... Может, продержишься...

— Без мозгов?

— Они-то вон что-то соображают всё-таки! Жрать-пить — и черви соображают! Фень...

— Крышу сорвёт этой ночью. Ты не успеваешь, Юрок. Не дожидайся, пока я начну сопротивляться.

Сопротивляться — это очень слабо сказано. Когда рассудок сдуется, а голод набухнет, из дохленькой куколки Фени вылупится безымянное чудовище. Возможно, и чувствующее боль, но почему-то на неё не реагирующее. Невменяемый зверь, почти с полцентнера живого веса. Угасая и искажаясь, глубинные рефлексы самосохранения и энергосбережения спускают с цепи силищу, затаённую и в самом хлипеньком теле. Какое сопротивление, о чём это? Тварь нападёт сама.

Верно, мужчины на территории выиграли у женщин с разгромным счётом, но не всухую. Дамы оказали кавалерам достойный гордого звания "приматы" отпор. Уж Юрок-то самолично оценил боевой потенциал слабой половины человечества. Девочка-припевочка Тася с третьего этажа одним рывком чуть не выломала с мясом замешкавшемуся добытчику чипсов левое плечо, и это ещё не самое болезненное воспоминание о неравной, казалось бы, схватке. А ведь грузчик-лаборант не пальцем делан и не соплями клеен.

Юрок выбрал лом-гвоздодёр, кило эдак на два с хвостом.

— Как хочешь, — безучастно прокомментировала выбор Фенечка. — Там у окна стоит здоровый штатив. Основанием можно тираннозавру череп раскроить, с одного удара.

— Не пробовал, — отозвался Юрок.

А ломом пробовал. И кроил. Черепа. Не динозаврам, но впавшим в юрское состояние души людям — да. И мужикам, и бабам. Думал только одно — хорошо, на территории нет детей. И тут же душил эту мысль в зародыше. С Фенькой-Юлькой, делясь жратвой, впечатлениями не делился. Она, видя кровавые брызги на комбинезоне, ничего и не спрашивала.

В лаборатории аспирантка, дёргая конечностями и нечёсаной головой, привычно оседлала высокий табурет, закрыла глаза. И перекрыла ещё один из важнейших каналов связи разума с обезумевшей действительностью наушниками-капельками весёленькой голубой расцветки. Батарейка в плеере давным-давно села. Музыка звучит только в воображении. Голимая попса. Пусть так.

Руку он набил, правда.

Одного удара хватило.

Не пожалел трёх контрольных. Так чтобы совсем наверняка.

Спускаясь по лестнице, подумал: каплей в океане трупной вонищи больше.

Как это весомо, оказывается, — капля.

Теперь во всём корпусе осталось только одно ходячее человеческое тело — его собственное, лаборанта Славки Юрского по кличке Юрок. Не желающее действовать. Ничего не хотящее. Вообще. Даже спасения.

Но спасти мир — чем плоха игра?

Единственный вектор побуждения, уязвивший депрессивного лаборанта, — азарт. Никакого пафоса, только врождённое стремление хищника убить как можно больше. Жажда крови. И жажда воды завялившихся под июльским солнцем "болванчиков".

Ночью приползла-таки долгожданная гроза, и Юрок, перебравшись на четвёртый этаж, поближе к небесам и двускатной крыше, структурирующей ливневый хаос в мощные потоки, не вздремнул ни минуты. Все бидоны, канистры, вёдра, термосы, пластиковые бутылки, чайники, кастрюльки и прочие ёмкости, попавшие так или иначе в его распоряжение, заполнились водой. Самые чистые бутыли, из-под пиваса, он аккуратно сложил в рюкзаке, беззвучно и ярко вопящем о спасительном иммунитете.

Днём отоспался и хорошо поел. За себя, и за Феньку. В сумерках долго сидел у входа, прижав ухо к запертой на железный засов двери. Стихло. В знакомой обстановке Юрок действовал автоматически, без подсветки. Выкатил на тележке бочку, сгрузил под свешенный шланг. Опустил, стараясь не громыхнуть, на дно для устойчивости конструкции две компактные литьевые формы в трещащем по швам мешке. Балластные железяки бесшумно легли на телогрейку пенсионера Аркадия. Закрыл поилку. Натянул "кишку" на трубу. Загнал тележку на участок, заперся. Перевёл дух.