Запас прочности - страница 58

Пирс был заполнен народом. Казалось, весь Кронштадт высыпал в этот поздний час встречать свои возвращающиеся подводные лодки. Первым, к кому я попал в крепкие объятия, был Борис Дмитриевич Андрюк. Нам жали руки, тискали бока, неуклюже, по-мужски, целовали. Я плохо видел лица друзей: темно, да и глаза полны слез. Ничего не поделаешь: все же мороз!

Нашу лодку поставили в док. Только теперь, когда она вся была на суше, мы увидели, как она изувечена. Полтора метра форштевня вырваны «с мясом». По правому борту в легком корпусе зияет пробоина длиной 3,7 метра и шириной почти 2 метра. Стало понятно, почему лодка в последнее время так склонна была к неожиданным кренам.

Мы смотрели и удивлялись: как же мы плавали на таком корабле?!

Корабль нуждался в большом ремонте. Работы на нем уже развернулись вовсю. Ко всему привычные заводские рабочие с помощью матросов меняли листы обшивки, перебирали механизмы.

В «ремонте» нуждались и люди. Я, например, после похода весил меньше 50 килограммов. Все мы вымотались крепко. И вскоре нас по очереди стали направлять в «госпиталь выздоравливающих командиров». Размещался он в здании Государственного оптического института на Васильевском острове, рядом с Университетом. На дворе уже стояла зима, а здесь мы оказались в каком-то тропическом оазисе. В коридорах и палатах зеленели целые заросли причудливых растений. Благоухали яркие цветы. Здесь были рододендроны, филодендроны, агавы, орхидеи и кактусы. Высились стройные пальмы. Откуда они здесь и как они сохранились в блокадном Ленинграде?

Оказалось, доставили их сюда научные сотрудники Ботанического сада. Полуживые от голода и холода, эти энтузиасты на себе перенесли из разрушенных бомбами и снарядами теплиц эти редкие экземпляры тропической фауны и ухаживали за ними, как за капризными детьми.

Коллектив врачей госпиталя, руководимый военврачом 2 ранга Веригиной, окружил подводников вниманием и заботой. Нас кормили со всей щедростью, какая только могла быть в осажденном городе. Меня две недели продержали в постели, затем разрешили совершать небольшие прогулки по городу.

В Ленинграде жилось еще тяжело. Но с питанием стало немного лучше. Реже навещали город вражеские самолеты.

Героический город Ленина накапливал силы, чтобы разорвать кольцо блокады.

Мне разрешили съездить к семье. Утром 27 декабря грузовой автобус повез нас, 30 подводников, на аэродром. Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 уже дожидался нас. Разместились в объемистом фюзеляже, где было десятка три ящиков, груженных каким-то «железом»: блокадный Ленинград все больше выпускал оружия и щедро делился им с другими фронтами.

Самолет старый, повидавший виды. Окна без стекол. В кабине мороз зверский. Кое-как устроились, кто где. Я втиснулся между двумя ящиками, поближе к прямоугольному окну. Отсюда было все видно, но дул такой свирепый морозный ветер, что глаза слепило.

Запущены моторы, и мы вырулили на взлетную полосу. Над нами низко, почти на бреющем полете, деловито пронеслись истребители, поднявшиеся с соседнего аэродрома. Тяжело завывая моторами, мы поднялись в воздух и, не набирая высоты, полетели на северо-восток. Сопровождающие нас «ястребки» И-16 пронеслись на контркурсе на высоте метров 500 и, лихо развернувшись, снова обогнали нас.

Меня кто-то дернул за ногу. Вижу капитана 3 ранга А. И. Маринеско. Он что-то говорит мне, но я не слышу из-за рева моторов. Маринеско показывает на окно. Смотрю туда. Истребителей прибавилось, их уже десятка полтора. Кружатся каруселью. Вижу вспышки. Стреляют… Да это же бой идет! Наш самолет, пустив две длинные очереди трассирующих пуль, еще ближе прижимаясь к земле, повернул на обратный курс. Мы благополучно сели на том же аэродроме. Полет продолжался минут двадцать. Пошли устраиваться на ночлег.

На следующий день все повторилось снова. После второй попытки треть пассажиров раздумала лететь. После третьей неудачной попытки осталось нас меньше половины. Когда мы вылетели в четвертый раз, то из наших остались лишь Роман Владимирович Линденберг, Александр Иванович Маринеско и Павел Иванович Замотин. После успешного приземления в Новой Ладоге, а затем ночевки на аэродроме недалеко от Москвы, где была выгружена большая часть ящиков, все пошло хорошо, если не считать, что Горький нас не принял и мы вынуждены были возвратиться и сесть в Иванове. Здесь нас продержала несколько дней непогода.