Записки арбатской старухи - страница 19

Детство кончилось, пора было идти в школу. Папа выбрал для меня одну из лучших московских школ – 110-ю (в Мерзляковском переулке). Школой руководил знаменитый в то время педагог Иван Кузьмич Новиков. Он был академиком Академии педагогических наук. Школа была образцовая, и в ней учились дети интеллигенции и членов правительства. Не знаю, в чем состояла система обучения И. К. Новикова, но в учебниках педагогики его имя упоминалась наряду с Макаренко. Папа ходил к И. К. с просьбой принять меня в школу, а потом мы с мамой ходили туда сдавать испытания. Я все выдержала и была принята. В школе были строгие порядки: никому никаких поблажек. Особое внимание обращалось на внешний вид – чтобы ногти, руки и уши были чистыми, а воротник правильно застегнут. И. К. стоял на площадке между первым и вторым этажом, и все мы трепетно проходили мимо него. Нерях останавливали и отправляли в санитарную комнату мыться и приводиться в порядок.

Я с восторгом отправилась в школу. В первый день выслала из комнаты Паю, чтобы она не мешала мне делать уроки. Я была прилично подготовлена к первому классу и хорошо училась, но по рассеянности делала грубые ошибки. Учительница решила меня проучить, и за одну такую ошибку поставила двойку. Это подействовало, я испугалась и быстро пришла в себя. В первом классе я много болела, за меня чаще в школу ходила Пая, которая брала домашние задания у учительницы и приносила ей мои тетради. В результате я окончила первый класс с отличием. Похвальных грамот тогда не было и мне вручили книжку рассказов о Дурове с надписью «За отличные успехи и примерное поведение» с подписью И. К. Новикова. Книжка, к сожалению, пропала во время войны.

Мне очень хотелось попасть на школьную елку. К ней готовились заранее, и я предвкушала волшебный вечер. Зима 1940–1941 года была необычно холодной, морозы за 30–40 °C, мама не хотела меня пускать, но я уговорила Паю. Меня поверх шубы и валенок закутали в большую шерстяную шаль, так что даже щелки для глаз не осталось. Я держалась за Паю и шла вслепую. На углу Мерзляковского и Поварской Пая остановилась, чтобы дать мне подышать. Она приоткрыла шаль, и я увидела необычную картину: уже стемнело, на улице не было ни души, замерзшие дома светили окнами, а на небе над двухэтажной старинной аптекой сияла огромная яркая луна. Мы с Паей были одиноки в этом ледяном пустом и немного страшном мире. Мы быстро свернули в переулок и пошли в школу. Елку я не помню, самое яркое впечатление осталось от холодного лунного неба над замерзшей безлюдной улицей.

Несмотря на простуды, следовавшие одна за другой, на выпускном утреннике в школе я тоже смогла побывать и даже танцевала на нем танец розового цветка. Но сразу после этого заболела дифтеритом и испортила все планы моих родителей. Болела я дома, где мама организовала карантин, она сама ухаживала за мной, а Пая и папа поддерживали связь с внешним миром.

Я поправилась, но еще считалась носителем инфекции и не имела права общаться с детьми. Родители решили вывезти меня на дачу в Кратово. Дача была снята заранее. Переезд на дачу был назначен на воскресенье. Машина была загружена, квартиру заперли и все спустились вниз. Папа нес меня на руках, т. к. я была еще слаба. Шофер, ожидавший нас у машины, сказал:

– Сейчас будет говорить Молотов.

Мы стали ждать. На Арбатской площади были включены репродукторы, площадь постепенно заполнялась народом. Молотов произнес свою речь. Мы все поднялись в дом.

Папа начал звонить по телефону, они с мамой о чем-то советовались с друзьями. Шофер говорил о явке на призывной пункт. Мы с Паей просто ждали.

В конце концов, родители решили ехать: все было готово, меня нужно увезти на свежий воздух. По дороге мы отмечали первые признаки войны на улицах города: около сберкасс выстраивались небольшие очереди, на улице появилось много военных с противогазами через плечо. На стенах домов появились плакаты с надписями: «газоубежище».

В Кратово было тихо, с участков не доносилось никаких звуков. Родители нас с Паей устроили на даче и уехали в город. Мы прожили с Паей неделю, почти ни с кем не общаясь. Слышно было только карканье ворон, которых в том году было великое множество. Потом приехал папа на машине и увез нас в город.