Заря счастье кует - страница 13
У Винокурова был этот тихий творческий час. Был потом и широкий сосет.
Итак, слово решения – косить или не косить, валить или не валить – осталось за хлеборобами, хозяевами земли. За Винокуровым же и Смольниковой осталась нелегкая ноша ответственности – партийной и государственной. Они в коллективе – головы.
Девятое сентября. Хлеб чуточку, да не гож под «нож». Пашни у «Колоса» обрамлены повсюду лесами. Больше влаги и тени. Меньше солнца. Здесь бессилеет и остужается теплый сухой ветер. И не поднимается у Михайлы Максимовича рука, чтобы взмахнуть ею, предательски дрогнувшей, зажмуриться и повелеть комбайнерам: «Вали!»
Не поднимается.
Коротка председательская ночь. Да и не ночь вовсе, а четыре действия арифметики. Еще раз, много раз, до мельчайших деталей выверяет он, корректирует тихий свой творческий час.
Не спит и Людмила Андреевна. Здесь своя арифметика. Люди, лица, характеры, доблести-слабости каждого, опыт, умение, здоровье, семейный настрой... Случаются среди ночи звонки. На том конце провода тревожные, беспокойные голоса.
И только двенадцатого сентября, только двенадцатого вышли в поле «ножи». Начали выборочно. Через день перешли на массивы. Через шестеро суток на площади 3325 гектаров пшеница лежала в валках. За шесть суток (не путать с днями) «Колос» подмял, обогнал, оставил на «собственноличном хвосте» остальные хозяйства района и взобрался по косовице на первую «красную» строку. 97,5 процентов! 2,5 – семенные участки и поздний овес. Оки косятся. Позабыты и баня, и бритва, и праведный сон. Председатель однажды (подкачал «Москвичом») погнал по участкам на красной пожарной машине. Выл изловлен инспектором Госпожнадзора. Товарищ грозился оштрафовать. Листал инструкцию...
– А у меня и в самом деле пожар, – радостно скалил зубы Михайло Макснмыч, обводя широким намахом руки рокочущие, грохочущие, возгудающие, дымящиеся от пыли, солярки и мелкой половы поля.
– Пожа-а-ар, братушко-о-о... – пропел боевым петушком почему-то в румяное ухо инспектору председатель, тряхнул ему плечи, и озорной, по-мальчишечьи верткий, вскочил на спецтранспорт и помчал на «пожарнице» дальше.
Первое зерно. Тяжелое, янтарное, мускулистое, вызревшее... Не зерно, а картечь. Засыпай поверх пороху и по гусям-казаркам пали!
– Машин нам, машин нам! Любых самосвалов! – стонает, звонит и стучится повсюду Михайло Максимыч. – Тока загрузил – арараты! Комбайны на поле стоят под завязку с зерном...
Бригадир Дербеньского производственного участка Шааф Богдан Богданович позднее в заметке «Наша выстраданная победа» писал: «...При обеспеченности транспортом механизаторы работали до двух часов ночи. И как же обидно, когда среди погожего дня комбайны часами простаивали в ожидании машин. Душа болит...».
Болит, видимо.
Двадцать третьего сентября видел я председателя на районном активе. Он весел и бесноват от веселости. Брызжет энергией. Радостно возбужден. Молодцевато хромает по коридору. Чуть куражлив и чуточку хвастлив.
– Машин нам, машин!! Наш хлеб исть можно. Баб ромовых можно пекчи, Девкам пряники... Помогите машинами.
Про «баб» и про девок отнюдь неспроста... «Шприц» коллегам, что вывозят на элеватор «сморщенную зелененькую кикимору». Семян просят у Винокурова.
– Посмотрим на ваше дальнейшее поведение, – подмигивает Винокуров.
Тридцатого сентября «Колос» выполнил план-задание по сдаче зерна государству, а через пятеро суток (не путать с днями) в хозяйстве был обмолочен последний валок.
Звонко бьет поутру в наковальню кувалда, сладок сон поутру человеческий.
– Вставай, сынок... Заря счастье кует! – будили крестьянские матери в страдную пору своих младопахарей. – Воспрянь, сынок, с перепелочкой...
– Заря счастье кует, заря годы дает, сон – смерти брат, – вторили матерям, хрустели суставами и самоей своей грудью их вещие, мудрые деды.
– Хлеб на стол, вот и стол – престол! – разрезали старинушки молодым жнецам теплый подовый каравай...
Да... Под самые вздохи-белони Михайле Максимычу было ударено.
В том, 69-м, 500 гектаров отличной пшеницы отправил «Колос» под снег.
Скреб и драл свои бывшие русые кудри Михайло Макснмыч. Ведь каких-нибудь пару погожих деньков – и управились бы. В закромах был бы хлебушко! Да откуда их взять, где добыть и с какой базы выписать эту пару погожих деньков! Весной, правда, обмолотили валки. Восемь центнеров дал подснежный гектар. Размололи перезимовавшее в поле зерно, выбрали самую жоркую свинью... Ничего. Жива кумонька. Во благоутробие пошло. Жрет да благодарственно хрюкает. Но все равно... Не на стол пошел хлебушко, а в корыто. В графу под названием «Привет поросенку».