Земледельцы - страница 11
«С 25 июля 1944 года по сегодняшний день восход солнца никогда не заставал меня в постели…»
За этими словами больше, чем в них содержится. За этими словами — возрожденные из руин Мышковичи и лучший в Белоруссии колхоз. И люди, вместе с которыми Орловский 24 года подряд вставал до восхода солнца, преодолевал боль открывающихся ран, ломоту в позвоночнике, шум морской гальки в контуженой голове.
Вот он идет к своему столу, кивая головой на «Здрасьте», «С добрым утром!», «Утро доброе!»… Тяжеловато распластывает по стулу крепко сбитое свое тело. Руку — в левый карман, где обрубками пальцев нащупывает очечник. Зажав футляр между коленей, выпрастывает очки. И уже тогда поднимает голову, пробегая глазами по лицам.
— Ну? — говорит Орловский.
Все знают, к кому это «ну?» относится. Бригадир первой, центральной бригады — в ватнике, в картузе с подпаленным козырьком — поднимается во весь свой могучий рост, громогласно откашливается, говорит громко. Так громко, учитывая глухоту председателя, проходит и вся планерка.
— Значит, так. Градусов на термометре семь. Погода — сами видите. На барометре «ясно».
— Ну?
— Значит, как вчера. На зяби трактора — два. Еще два на картошке. Накопают гектаров тридцать — тож на зябь.
— Почему тридцать?
— Боле не подберем. Копать хоть всю вскопаем, а подбирать некому. У меня двадцать человек на льне.
Орловский трет шрам над левой бровью, думает.
— Хорошо. Вторая?
Докладывает бригадир второй бригады. Потом третьей, четвертой. Потом пятой, строительной. Коротко, по-телеграфному. Лишь самую суть, без деталей. Детали подразумеваются — не первый год работают друг с другом. Случись посторонний — половину не поймет. Вот Орловский перебивает бригадира пятой, строительной:
— Прогудронить успеешь?
— Должон успеть.
— Сколько есть?
— Пять анкерков.
— И что — не хватит?
— Хватит, если только с комля…
— Давай без «если»…
— Без «если» хватит.
Десять минут идет планерка, то есть хозяйственная часть планерки. Что-то сегодня долговато. И все трет Орловский шрам над бровью, все не приступает. Наконец снимает очки, держит их за оправу дужками вперед, тяжело поднимается.
— Значит, первое. Прошу всех подготовиться к ненастью. Погода нас избаловала, кое в кого вселила легкость. У тебя, Устин, треста не укрыта, и брезент штопать не спешишь. На барометр надеешься? Надеяться надейся, а и себе плошать не давай. Об эту пору «ясно» долго быть не может. Скажи нам, Устин, как работает барометр-анероид?
Вот оно, начинается… Встает Устин, звеньевой из четвертой, мнет в руках картуз.
— Работает, значит… под давлением. Како давление, така погода.
— Правильно. А как он чует давление?
— Чует… так. Стекло, под им стрелка. Как учует, так и показывает.
Смешку, который пошел по рядам, Орловский разбежаться не дает.
— Барометр, товарищи, — вещь мудрая. Для чего придумал ее человек? Себе в помощь. В советчики. А поступать должен по-своему, по-человечески. Советовать легко… Кто из вас знает, сколько советников у президента Эйзенхауэра? Два? Пять? Одиннадцать у него советников. И чего ж насоветовали? На детишек бомбы бросать?.. У тебя, Петр Кузьмич, картошки триста с гаком. Тебе кто посоветовал по тридцать в день копать? Ты бы уж лучше как наш взводный… Был у нас взводный — Гнысюк. Здоров, как тот жеребец. Учит новобранцев: «Ты, милок, в увольнении не напивайся, блюди себя и свою роту. Ну, говорит, выпей для настроения стакан, ну, выпей другой. Так и остановись после этого, сукин сын, меру знай…» А ты, Иван Лукич, чего улыбаешься? У тебя до каких вчера гуляли? А чего это твой свояк к Василихе на коровьем реву бегал? У нее ж бурачиный, он же от него изжогой мучается…
Вот они, знаменитые «уроки Орловского».
— Вы сейчас слышали, товарищи, как нашу Настасью Васильевну я назвал Василихой. Мать красного командира, сложившего голову под Ельней! А как я ее сегодня иначе могу назвать? Сегодня она Василиха-самогонщица. Может быть, матери красного командира не хватает на жизнь колхозной пенсии? Так давайте прямо сейчас сбросимся по рублю, принесем ей в шапке. Возьми, Настасья, в память о твоем сыне, красном командире…