Женщины на русском престоле и вокруг него - страница 52

Фельдмаршал спросил принцессу: не открывала ли она свою душу когда-нибудь кому бы то ни было по этому поводу? «Ни одной живой душе, — отвечала принцесса, — да и не знаю никого, кому бы, кроме вас, могла довериться с такой важной тайной». Тогда граф спросил, не удостоит ли ее высочество его чести вполне довериться ему, и именно ему одному. Принцесса уверила графа в своей готовности на то и другое. «В таком случае, — сказал фельдмаршал, — узы долга по отношению к моему государю, в верности которому я присягал, привязанность к вашему высочеству и к принцу — вашему супругу, как к родителям государя, полное отвращение к резкому и самовольному поведению регента… — все вместе внушает мне решимость — вопреки опасности потерять жизнь, имущество, погубить семью, — послужить вашему высочеству, вырвать вас и семейство ваше из окружающих затруднений и опасностей, освободить Россию раз и навсегда от тирании пагубного регентства». К этому весьма красноречивому фрагменту добавим лишь то, что, по словам самого Финча, все эти подробности были сообщены ему лично Минихом.

Вечером 8 ноября 1740 г. Миних с невесткой ужинал у Бирона, а в два часа ночи он, вместе со своим адъютантом К.-Г. Манштейном, взял трех офицеров и сорок гренадеров и направился к Летнему дворцу, где для прощания с народом все еще было выставлено тело Анны Иоанновны и где жил герцог Бирон. Дворец охраняли триста гвардейцев из подчиненного лично фельдмаршалу Миниху Преображенского полка, которые не только не возражали против ареста герцога Курляндского, но и предложили свое содействие. Войдя во дворец, Манштейн с двенадцатью гренадерами беспрепятственно прошел по коридорам и вломился в комнату, где вместе с супругой спал Бирон. Вначале герцог пытался отбиваться, потом — спрятаться под кровать, но Манштейн вытащил его оттуда за ногу; гвардейцы несколько раз ударили Бирона и скрутили его, заткнули рот платком и набросили на плечи грубую шинель, после чего выволокли из дворца и втолкнули в карету. Говорили, что и спустя много месяцев после ареста Бирон почти каждую ночь просыпался в холодном поту в тот самый час, когда в его спальню вломился Манштейн со своими гренадерами… Еще и не рассвело, когда толпы людей окружили Зимний дворец, шумно приветствуя счастливое событие: под звуки пушечной пальбы Анна Леопольдовна приняла присягу всех знатнейших чинов страны и стала правительницей в качестве регента при своем малолетнем сыне, императоре Иоанне VI. А вскоре народ в церквах опять целовал крест на верность, на этот раз — Брауншвейгскому дому.

Что же касается дальнейшей судьбы Бирона, то вскоре после ареста он был осужден и приговорен к смертной казни, которую милостивая Анна Леопольдовна заменила ссылкой в Сибирь, в поселок Пелым. Но и свергнувший его Миних пользовался плодами этого своего дела недолго: в результате интриг Остермана он был вынужден уйти в отставку, а в 1741 г., с воцарением Елизаветы Петровны, был вместе с тем же Остерманом предан суду и приговорен к смертной казни по ложному обвинению в государственной измене. По словам очевидцев, идя к месту казни, Миних сохранял бодрость духа и вместе с сопровождавшими его офицерами вспоминал о былой войне, а уже на эшафоте осужденные услышали новый приговор: не менее милостивая императрица Елизавета заменила казнь ссылкой все в тот же Пелым. Виделись ли там два «давних друга» — точно не известно, но в марте 1762 г., уже в правление Петра III, одновременно вернувшиеся в Петербург Бирон и Миних «курьезно увиделись в первый раз во дворце». Наверное, это было действительно курьезно.

В течение XVIII столетия на российском троне побывало восемь императоров и императриц (к слову — мужчин и женщин поровну), самой никудышной правительницей из которых определенно была Анна Леопольдовна. Вскоре после объявления Анны правительницей-регентом Остерман составил для нее план первоочередных государственных дел и перечень основополагающих принципов внутренней и внешней политики. Во внутренней политике Анна должна была «все выслушивать и все исследовать», прежде чем принять то или иное решение, в политике же внешней — не сближаться ни с одной европейской державой, преследуя лишь «свои особенные фундаментальные выгоды». Но политические принципы были, вероятно, скучны, список первоочередных дел — слишком велик, а времени у Анны Леопольдовны явно не хватало: чтение французских романов и немецких стихов, игра в карты и, конечно же, общение с Юлией Менгден занимали правительницу почти целиком, в то время как ее муж посвятил всего себя военной муштре, маневрам и парадам. Пожалуй, единственным качеством, проявленным Анной за полтора года правления, было милосердие. Через месяц после объявления себя регентом Анна Леопольдовна затребовала дело казненного в 1740 г. кабинет-министра А. П. Волынского и приказала вернуть из ссылки его детей и всех оставшихся в живых сторонников. Столь же милостиво она отнеслась ко всем ссыльным, прошедшим в годы правления Анны Иоанновны через Тайную канцелярию. Наконец, из ссылки были возвращены все уцелевшие члены семейств Голицыных и Долгоруких. Правительница Анна Леопольдовна объявила о помиловании приговоренных к смертной казни «инородцев», если те перейдут в православие, и простила крестьянам недоимки по налогам на сумму более ста сорока тысяч рублей. Она разрешила всем мирянам, желавшим уйти в монашество, сделать это, а бывшие церковные и монастырские земли возвратила их прежним владельцам (сама правительница жаловала монастырям немалые деньги).