Знание-сила, 2009 № 04 (982) - страница 9
— Но есть общепринятые в профессиональном сообществе толкования исторических фактов…
— Нет. Или, точнее, так: на некоторое время в науке может утвердиться определенная точка зрения, но практически всегда рано или поздно она будет либо пересмотрена, либо по меньшей мере уточнена. И кстати, именно поэтому современные историки избегают употребления слов «исторический факт».
— Значит, все-таки профессионалы «перетолковывают» историю не только в связи с новыми документами — а, например, по заказу высокого начальства?
— Это уже к науке отношения не имеет. Однако новое прочтение старых документов может быть совершенно не связано с начальственными пожеланиями. Замечательный российский историк А. Гуревич справедливо заметил, что каждое поколение историков, как и каждое поколение людей, обращается к прошлому со своими вопросами. И значит — по-новому его прочитывает. Это естественно и понятно любому нормальному человеку. Через двадцать лет он перечитает случайно сохранившееся письмо от приятеля совершенно другими глазами, испытает другие эмоции: он читает старое письмо сквозь призму прожитого опыта. Каждое новое поколение историков с вершины исторического опыта своего поколения заново прочитывает источники — и часто видит в них то, чего не видели предшественники. Не потому, что были менее образованы, а потому, что имели другой исторический опыт. Но вновь подчеркну: если мы говорим о науке, а не о псевдонаучном обслуживании чьих-то политических интересов, любая трактовка не может идти вопреки источникам, входить в противоречие с ними.
Другое дело — образы и идеологемы массового сознания. Они живут собственной жизнью, порой совершенно не связанной или прямо противоречащей научным фактам.
Белые офицеры
— Ну да, и потому массовый потребитель сказок о прошлом достаточно легко переходит от образа героического большевика к образу героического белогвардейца: и то, и другое трогательно, берет за душу, выбивает слезу, а что там было на самом деле, сколько народа положили один и другой — это не интересно…
— К сожалению, это так. Но исторический миф — это достаточно сложное явление и устойчивым, долговременным он становится тогда, когда возник в ответ на какую-то общественную потребность. И пока эта потребность существует, он может жить вопреки любым утверждениям науки, да и сам становится явлением истории, если достаточно долго влияет на массовое сознание. Например, ученые пришли к выводу, что князь Святополк Окаянный не убивал Святых Бориса и Глеба; есть много оснований, чтобы заподозрить в этом убийстве Ярослава Мудрого — но миф об Окаянном «живет и побеждает». Теперь доподлинно известно, что Дмитрий Донской не ездил перед Куликовской битвой за благословением к Сергию Радонежскому, но это важно лишь для самих ученых. В массовом сознании эти мифы зародились столько веков назад, что давно уже живут собственной жизнью. И такое происходит повсюду. Для нас они порой просто больше значат.
Есть другая проблема: ответственность писателя, режиссера, журналиста — тех, кто участвует в формировании массовых представлений о прошлом. В отличие от ученого, они имеют право на художественный вымысел. Но, на мой взгляд, этот вымысел не должен извращать общеисторических представлений настолько, что это становится, по-моему, опасно для массового сознания. Не потому, что писатель позволил себе излишнюю вольность. Опасными могут стать ценности, которые он проповедует своим произведением. Мне представляется: автор, художник имеет право на вымысел того, что, согласно историческим источникам, могло бы быть, но он не вправе домысливать то, чего быть не могло.
В массовом сознании циркулируют мифологемы и об исторической науке. Одна из них, что история никого и ничему не учит. На мой взгляд, это просто один из красивых и пустых афоризмов. XX век дает немало примеров того, что история может учить, если для этого есть желание и если человек вообще в состоянии учиться на чужих ошибках. Мне кажется, например, что ужасы гражданской войны начала прошлого века до сих пор живут в подсознании народа, воспоминание о них передается новым поколениям, их не видавшим — и именно это (конечно, вкупе с другими факторами) уберегло нас от гражданской войны во время распада Советского Союза.