Золотая блесна. Книга радостей и утешений - страница 12
Марухин с постоянными повторами и сожалениями «кажется, последняя», — извлек «Пшеничную» из ящика с крупнозернистой солью, никто так не умеет прятать, как Марухин.
Мы выпили прохладной водки, заели скользкими, как устрицы, грибами и захрустели обгорелыми горбушками.
Картошка таяла во рту. Обыкновенный чай, грузинский, показался нам вкусней цейлонского, такая здесь вода в ручье, да и в реке вода чистейшая, но рыболовы, проплывающие мимо, останавливают лодки, чтобы набрать воды из этого ручья.
Ветер с Белого моря выдавливал стекла.
Марухин погасил свечу, вторая догорала. Знакомый браконьер научил нас экономить свечи. Если ее покроешь тонким слоем мокрого мыла, свеча горит гораздо дольше.
*
(На Сояне)
Инспектор — самый одинокий человек в поселке. Запрет на ловлю сделал всех его соседей браконьерами. И некуда ему пойти. И некого позвать домой. Как неприкаянный скитается он по реке.
Кого ловить? Хромого друга детства, у которого одна приличная рубаха?
Промокшего в кустах подростка с блесной и леской на консервной банке? Обиженных не обижают. Отвернувшись, промчится Валерий Харьковский, всегда простуженный, весь день в моторной лодке, разбивает ветер головой.
А протоколы надо составлять. Над порогом заночевали туристы. В байдарке — спиннинги. С чугунным лицом, только так! — оформил изъятие, выписал штраф, от чая отказался.
Под звон мотора в голове гремит забытая мелодия.
— И сотни тысяч батарей
за слезы наших матерей.
При чем здесь это? Никакого соответствия. А мелодия гремит, и ветер набивает уши. С каждым днем он все пронзительней, все холодней. Уже кричат за облаками гуси. Скоро станет река. День превратится в узкую полоску света, как щель под дверью. Можно лежать в тепле, читая исторические повести, под завывание ветра, как в детстве.
*
— Жаль, — говорит Марухин, — что люди не имеют крыльев. Слетали бы в Мезень, купили свежих пряников…
Крапивин смотрит на него насмешливо и замечает:
— Крыльями даже пуговицу не пришьешь.
*
(Крапивин)
Легкое тело, шурша, отделяется от земли. По зеркалу плеса расходится круг. Из-за куста на всплеск летит блесна. Не взяла… Три заброса и дальше — по еле заметной тропе вдоль реки. И наконец — толчок в блесну. Сидит! И судя по изгибу жесткого удилища, — нешуточная рыба. Катушка больно бьет по пальцам, — не включил трещотку, прижал и тормозит рукой, зато без шума. Семга бросается вниз по течению, выплескиваясь из воды всей мощью идеального сверкающего тела, стремительно разматывает леску, и браконьер бежит за ней, остановить нельзя, — прорвется узел или вытащишь кусок оторванной губы, бежит, набрав воды в короткие резиновые сапоги, споткнувшись, падает лицом вперед на мокрый можжевельник, но, даже падая, удилище не опускает, — выдерживает угол между удилищем и леской.
Вскочил, поднял багорик, хорошо, что не воткнулся в ногу, засунул в голенище и озирается — ищет пологий берег, чтобы подвести еще бушующую рыбу, торопится всадить в нее багорик, нырнуть в кусты, дрожащими руками вытащить тройник из пасти, отсосать из ободранных пальцев и выплюнуть кровь, оглушить увесистую семгу, сползти к ручью, вспороть серебристое брюхо, любуясь оранжевой плотью, вырвать жабры, выпотрошить рыбу, надрезать вдоль хребта, чтобы проникла в спину соль, ополоснуть в ледяном родниковом ручье тяжелую гибкую тушу лосося, облепить ее солью, втереть в бока, в надрезы, завернуть в холстину, закатать в мешок, добежать до поляны, где оставил моторную лодку, полную скошенной травы, мешок и спиннинг затолкать в траву, дернуть веревку — затарахтел «Ветерок» и, сковырнув чешуйку с рукава, летит домой счастливый «браконьер». Две семги… В поселковом магазине пусто. Овощи не подвезли, свои не успевают вырасти. Хоть рыбы поедят неизбалованные северные дети с почерневшими зубами. Приплыть в поселок лучше в темноте. Утром он забежит на почту и пошлет мне телеграмму: «Вышли книгу. Павел», что означает: Приезжай. Она пошла… На пожелтевшей телеграмме дата — 29 августа 1979 года.
*
После гусей недели через две с озер снимались лебеди. И вслед за ними покидали Север биологи, туристы, собиратели фольклора.