Золотая туфелька - страница 26

15.

А вместо этого пришлось терпеть атаки взбесившейся Шанель! (Так выразился Черчилль — он в дневниках, увы, не толерантен.) Мадам Коко решила взять реванш за конфуз в Мадриде. Пусть — вились вокруг подпевалы — вы не повинны: желудочно-кишечный тракт и саму Афродиту сделал бы бессильной в обольщении... Афродиту — да! — шерстяные брови Коко шевелились гневно. — Но не Шанель!

Именно тогда, — сообщает Стив Житомирски, — Шанель блеснула афоризмом: «Мужчина мечтает приобрести весь мир, женщина — своего мужчину». Простите, но фраза не принадлежит Шанель! Это цитата: всякий культурный укажет на «Анну Каренину». Глава двадцать вторая, абзац первый.

Для Уинни освоила Шанель новую походочку: с подвихливаньем, с подплясываньем... Из ящерицы — туфли. Кулон с Вестминстерским аббатством (душой я с Англией!) привесила с таким расчетом, чтобы точно над сисечками, тьфу! — на вырез платья. А неужели ж скрученные на заказ сигарки цвета кубинской ночи сердца не воспламенят, когда Уинни, дремлющий в жирке, увидит лапку, держащую мундштук янтарный на отлете и губки в колечках дыма? Уэх...

А тут еще квохтанье антихитлеристов! В августе 1944-го французики вошли в Париж и (ну не вредные?) принялись за перевоспитание Шанель. Вы думаете, мы без ваших юбок прожить не сможем? Как бы не так! Без вашей водицы туалетной испотеем все? Ошиблись! Франция не продается! Вы, мадамка, повинны за связи с немцами, к тому же половые!..

Уинни милый в черный миг пришел на помощь: он объявил, что женщин обижать — некомильфо, в знак солидарности приобрел в ее салоне фетровую шляпу с перышком бекаса. «А ты не хочешь, — мурлыкала Шанель в тыквенную щеку Уинни, — меня на лодочке покатать по озеру Женевскому? Я, например, давно не загорала... Мы, женщины, тоже были на войне...» Уинни хрюкнул, растерявшись от напора. «Хрюдумаю...»

Дальше, впрочем, сделал глупость. Ну не сдержался, так с мужчинами бывает: он из порт-монэ (кожа хряка) достал фотокарточку... Принцессы Крымской! Он сказал, что это... кх... имени не назову... кх... секретно... словом, кандидат в агенты Англии... ты, сердцеведица, Коко, скажи, что думаешь об этой незнакомке?..

А-а-а! Если бы Шанель могла завыть! Рычать! Хрипеть! Лягаться! Просто плюнуть! Если бы могла Уинни скинуть в озеро Женевское (но толстые, увы, не тонут!) Но лишь с царственным (ее словечко) спокойствием (чуть шевельнув бровями) произнесла:

— Ты можешь мне оставить фото хоть денька на два?

Уинстон колебался.

— Ну же, свиненок. На день я реквизирую портрет. На нем не просто красавица с тайной искрой взгляда, заплетающая в сеть мужчин (у Черчилля проснулась икота — куак!), не просто Афродита (куак!) наших дней, но сама Судьба (куак!), — и я, мой Уинненок, должна в ночном гаданье (куак! куак!) при свече понять, нет ли тут бездонного колодца для тех, кто не боится с ней хотя бы и заговорить...

Купился Черчилль, господа, как мальчик.

Запершись в отеле, наедине с портретом, голая (помчалась в душ — ярость притушить — не помогло) Шанель — мяла, кидала, топтала, грызла Шан-Гирей. Тушь уплыла от слез, а декольте шкварчало (на нервной почве). Веки висли, как белье на гнилой веревке. Пудра облетела, и щетка темного пушка над губой вылезла по-тараканьи.

Как не уволокли в психушку? Карл Лагерфельд (наследник госпожи Коко) вспоминает, что только впрыскивание в ягодичку спасло. Какое средство? Хе-хе (улыбочка Лагерфельда). Рецепт не афишируем. Впрочем, себе он тоже впрыснул порций шесть. А результат? Да поглядите его фото. Поглядели? Хм... Ну и? бывает, да?

16.

Уверен, если бы Лёля встретилась с зареванной Шанель, то замирилась бы. Ну не полосовать же маникюром морды? Все биографы Шанель восстанут: Коко ни разу соперниц не прощала. Тем более к вашей Лёле снисходить смешно! За Коко Шанель — империя женских штучек, а у Лёли? — дюжина побасенок — се ту* ... Так высказывался Лагерфельд в последних интервью. Но (на папарацци только не бранитесь) есть фотография Лагерфельда с глупенько открытым ртом — он разглядывает снимок Лёли в гамаке в Сокольниках. И подпись — «Давно ли женский пол вас изумлял, маэстро?». Приятные, надо полагать, ощущения скушал Лагерфельд, когда «Шпигель» вынес на обложку (майский номер 1995 года) коллаж: лицо Шанель с туловищем мокрой курицы, Черчилль-хряк и Лёля, вырастающая из Венеры Милосской. «Кому сдался с потрохами непобедимый Черчилль?» — вот статья. После протестов Лагерфельда шлепнули еще коллаж: Лёля в виде Свободы, а Шанель — Полицейский, у которого поводок с Лагерфельдом-павианчиком (между прочим, сходство до неприличия — проверьте). Даже тогдашний английский премьер Джонни Мейджор подал голос, особенно он возмутился фото, где на голом Черчилле верхом — в узорчатой одежде рыжих прядей божественная Лёля Шан-Гирей! «Скачки в Ливадии» — вот журналистский матерьяльчик.