Золотой куполок - страница 8

Он вытащил самовар на крыльцо, отряхнул от пыли, заглянул под крышку, — действительно труба отпаялась и громыхала внутри. «Наверное без воды перегрели, — подумал Вася, — ну да ничего, может и к лучшему, что распаялся. Бабманя не пожалеет. А мне припаять и облудить — пару пустяков… Хорошо, у деда научился».

— Ну, чего, Бабмань? Чай-то готов? Разливай, давай… А самовар действительно никуда уж не годен… Распаялся весь. Небось, вода выкипела, а его кочегарили, — вот и… — тряхнул антиквариат Вася, чтобы и Бабманя слышала: всё, мол, некондиция.

— Да я уж и не помню. Считай с войны с самой и не ставили. А тогда он нас выручал. Дров-то мало, — заготовить некому, а он, родименький, от щепок кипятился. И чаю попить и помыться, дак… и сварить можно было когда чего… Выручал, да, а потом карасинки пошли, карагазы…

— А теперь вот с Витьком электрическим будешь миловаться. Быстро и хорошо. А самовар, Бабманя, я с собой заберу, запаяю, может… Чего на чердаке валяется! Лады?

— Бери, кому он нужон, — своё Отжил… А может и, правда, изладишь…

Козунеткин смотрел в сияющий бок туляка, как в зеркало. Отражались деревья; голубое небо, смешиваясь с самоварным золотом, выглядело оливковым; ротозеи, идущие мимо, будто в комнате смеха, вырастали из маленьких человечков до гигантов и опять уменьшались, проходя.

Вася от нечего делать и по отсутствию покупателей тем и тешил глаз, когда заметил фигуру человека, несущего под мышкой, завернутую в бумагу картину. Человек показался знакомым.

Вася перевел взгляд с самовара на проходящего и вспомнил: «Ну конечно, — Ленька Аркантов… учились вместе в Строгановке… ё-моё, сто лет не видел!»

— Аркантов? Лёня! — крикнул Вася.

Заметил однокурсника и Лёня.

— Надо же где встретились! — признал Аркантов в продавце знакомого.

— А где же нам, безработным мозаистам, и встретиться, как не здесь. Ты чего — живопИсью занялся?

— Да, давно уж, жить-то надо. А ты как?

— Как видишь, — деревню родную продаю.

Вася похлопал ладонью по самовару.

— Хорош, — согласился Лёня.

— Да никто не берёт, прошла мода-то. Эх, а помнишь, Лёнька, как мы жили при совке-то? На мозаики наши заказов было, мама не горюй.

— Ещё бы не помнить. Тебе ещё здорово удавались «мы придем к победе коммунизма». Ученый там со спутником, рабочий с молотком и крестьянка со снопом. Ты ещё с Ляльки крестьянку-то выкладывал…

— Золотые времена. А Лялька… — Вася аж глаза прищурил. — Да, хороша была, но так и пропала где-то… С тех пор не видел. А ты чего наваял? Покажи-ка.

Лёня сдвинул с картины бумажную обертку.

— Крутяк! В Пушкинский музей можно вешать. А это два пидора что ли стоят?

— Грубый ты, Вася, сейчас это — геи. А ты — пидоры.

— Понятно, в струе, стало быть, молодец! Сам-то женат?

— А то, и детей двое, успевай только кормить спиногрызов.

— Успеваешь?

— А куда деваться-то? Толкну вот… Народ вроде бродит, ищет чего-то. Может свезёт сегодня. Пойду встану…

И Лёня, натянув обратно бумагу на шедевр, двинул к живописному ряду.

Дорога на Гостец вела со стороны леса, — тут и склон положе, и зимой снегом не переметало, но вид на дали открывался с другой стороны холма.

Деревню Андрей решил миновать околицей, — чего зря внимание к себе привлекать; задержался только у начавшей оттаивать кучи навоза, — здесь петух пас своих пеструшек. Красноперый красавец, отразив оранжевым глазом незнакомца, тревожно вскрикнул, предупреждая об опасности, но после — грозно прокукарекал: «Иди-иди, куда шёл, нечего тут стоять!» Ещё и крыльями похлопал, показывая — в случае чего к драке готов. Перепуганные пеструшки перестали клевать и собрались вокруг хозяина. Андрей слепил из мокрого снега комочек и бросил в петуха. Воин подпрыгнул, затряс красными серьгами и двинулся на обидчика, возмущённо грозя: «Кудак-так-так! Кудак-так-так!»

Андрей, улыбнувшись бесшабашной смелости красноперого бойца, пошел дальше, а петух, одержав победу, уверенно кукарекал, искал прошлогодние зерна, отвлекался потоптать желающих и благодарных, но и окрест поглядывал, готовый в любую минуту врага встретить.

Склон, обращенный к Солнцу, почти высох, — кое-где пробилась зеленая травка; тёплый, парной дух поднимался от земли, — кружил голову.