Зойкина квартира - страница 30
З о я. А убийцы бежали!
Т о л с т я к. Что вы, мадам. Куда это они сбегут? По СССР бегать не полагается. Каждый должен находиться на своем месте.
В а н е ч к а. Абсолютно.
Звонок.
П е с т р у х и н. Тише. Ванечка, впустить. Граждане, никаких разговоров о происшествии, за это строго ответите. Попрошу соблюдать прежнее настроение.
Звонок повторяется.
М е р т в о е т е л о. Совершенно правильно. Никаких разговоров. Шампанского! Человек!
Ванечка впускает А л л и л у ю.
А л л и л у я. Здрасьте, граждане. Зоя Денисовна, вечерок еще не кончился? Соседи обижаются.
Т о л с т я к. Вы кто такой, гражданин?
А л л и л у я. Довольно странно. Это я вас, председатель домкома, могу спросить, кто вы такой?
Т о л с т я к. Гуся знал?
А л л и л у я. Да что это вы, в самом деле? Я к Зое Денисовне. Пропустите, пожалуйста.
П е с т р у х и н. Отвечай, гражданин, на вопрос.
А л л и л у я. А вы кто ж это сами-то будете? А? Гуся? Как же, как же, знаю. Они в нашем доме проживают, товарищи. Я, товарищи дорогие, давно начал замечать. Подозрительная квартирка. Все как будто тихо, мирно. А вот не нравится. Сосет у меня сердце и сосет. Я и сейчас, товарищи дорогие, для наблюдения прибыл. Подозрительная квартирка.
З о я (внезапно). Для наблюдения! Ах ты, мерзавец! Слушайте, вы! Я ему деньги платила. У него и сейчас в кармане моя десятичервонная бумажка, и я знаю номер!
Аллилуя засунул в рот червонец.
Т о л с т я к. Ты что же это? Дефективный, что ли? Червонцы грызешь!
А л л и л у я. Я, товарищи, человек малосознательный, от станка. Испугался.
Т о л с т я к. Испугался. У тебя под носом Гуся режут, а ты червонцами закусываешь, председатель свинячий!
А л л и л у я. Господи Иисусе! (Падая на колени.) Товарищи, принимая во внимание темноту и невежество, как наследие царского режима, а равно также… считать приговор условным… Что такое говорю, и сам не понимаю.
Т о л с т я к. Поднимайся.
А л л и л у я. Товарищ…
Р о б б е р. Нельзя ли по телефону позвонить?
Т о л с т я к. Телефон отпадает.
П е с т р у х и н. Ванечка, забирайте. Граждане, пожалуйте. На лестнице, граждане, никаких разговоров. За это ответите.
Р о б б е р. Какие уж тут разговоры, разве что о погоде.
М е р т в о е т е л о. Ехать так ехать, сказал попугай. (Валится к пианино и играет бравурный марш.)
П е с т р у х и н. Забрать его.
З о я. Павлушка, будьте мужчиной. Я вас не брошу в тюрьме. Прощай, прощай, моя квартира!
Занавес
Конец
1926
Комментарий [30]
‹…› «Зойкина квартира» репетировалась и выпускалась параллельно с «Днями Турбиных». Премьеры спектаклей разделяли несколько недель. Эту парность, внятную для современников, с течением времени перестали улавливать. Между тем соседство двух пьес обнаруживает масштаб булгаковской сатиры, призванной проникать, как он однажды высказался, «в запретные зоны».
Меньше всего это комедия о нэпе, издевательство над его «гримасами» или изображение его «накипи». Новое время, пришедшее на смену «голым» временам, Булгаков воспринимал совершенно иначе, чем революционно настроенные художники-утописты. «Москва гудит, кажется?… Это — нэп…— Брось ты чертово слово!.. это сама жизнь!» — так написано в очерке «Сорок сороков». Внутренним стержнем пьесы, вокруг которого вертится блестяще закрученный сюжет, становится идея «нового дома». Булгаков всю жизнь писал «трактат о жилище». Образ Дома был едва ли не важнейшим мотивом его искусства, тесно связанным с целым кругом культурных реминисценций, бытом, унаследованной традицией. В «Белой гвардии» мать оставляет детям «все семь пыльных и полных комнат», с «бронзовой лампой под абажуром, лучшими на свете шкапами с книгами, пахнущими… старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, «Капитанской дочкой». Но «упадут стены… потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую дочку сожгут в печи». Разрушение «белого дома» (так называлась пародия на пьесу «Дни Турбиных») сопровождается у Булгакова описанием нового «жилтоварищества». Тема «нехорошей квартиры» возникает в прозе Булгакова рано и в сложной разработке. «Москва — котел: в нем варят новую жизнь. Это очень трудно. Самим приходится вариться. Среди Дунек и неграмотных рождается новый, пронизывающий все углы бытия организационный скелет» («Столица в блокноте»). Черты этого «организационного скелета» в театре Булгакова впервые проступили в «Зойкиной квартире».