Звук твоего сердца - страница 5

— Фу! Какой ты зануда! — девушка усиленно выдавливала из себя обиду и все еще пыталась подражать японским мультяшкам, кривляясь, как контуженый эпилептик.

— Да, я такой. Вот и свали в туман.

— Н-у-у-у… Хамить девочкам нельзя! — девушка нервно заправляла жиденькие волосенки за уши.

— Во-первых, когда ты девочкой была, я еще и не родился, — я шел на священную войну по искоренению демонов глупости, — Это для начала, а во-вторых, девушки так себя не ведут. Ты — тупоумная овца, считающая возможным лезть в чужую жизнь и выяснять, кто кому в зад тыкается. А потом у тебя хватает наглости возмущаться, почему тебя посылают на три заборные буквы!

Я довольно мило улыбнулся. Девушка несколько минут непонимающе хлопала глазами, а потом, покраснев как помидор, разродилась на поток слез и скрылась в неизвестном мне направлении.

— Опять обидел женщину, — Алекс вырос из-за спины. У него был перерыв.

Я поднялся и стер с его лба пот.

— Она сама напросилась… — оправдался я, улыбаясь своему уставшему гитаристу.

— Не забудь выпить таблетки, — сухо произнес Алекс.

Он отстранил меня и погрузился в общение с друзьями по «цеху». Я вновь был лишь нотой в какофонии его звуков.

Как же хотелось растолкать всех этих людей, жадных до внимания моего Алекса, обнять его крепко-крепко и увести куда подальше, где не будет ни страшилищ, мнящих себя милыми японскими школьницами, ни навязчивых потных парней, теряющих голову от поджарого тела моего любовника, ни фанатов и прочих страждущих. Алекс был для них богом. А я хотел стать просто его любимым и ни с кем не делиться.

Rammstein и их «Mine Hierz Brend» жгло в голове, но я молчал и довольствовался меньшим. Хотя, что могло быть важнее сохранения гордости?

Боря.

Алекс жил один, его родители давно умерли, а сестер или братьев не было. Так что квартира в три комнаты в центре Васильевского острова была в нашем полном распоряжении. Кроме тех дней… когда в моей голове звучала песня Cradle of Filth «The Death of Love» и нас посещал Боря. Молодой племянничек Алекса обитал где-то под Саратовом и изредка наведывался к нам в гости «потусоваться» в северной столице. Как я его ненавидел…

Мало того, что он обладал непревзойденным умением показывать свою саратовскую звездность и модность, так что рядом с ним я невольно начинал себя чувствовать пылью у ног Его Величества. Так еще и из-за него я вынужден был ютиться на узкой раскладной кровати в комнате, служившей кладовкой, потому что ни для каких других целей этот трехметровый квартирный карцер использовать было нельзя.

Алекс скрывал ориентацию.

Маленький побег от очевидности. Я мог понять, и даже должен был — в Саратове родня, они люди старой формации и просто не осознали бы в силу своего образа жизни «иной любви». Алекс не хотел дурной молвы, а тем более лишние проблемы были совсем ни к чему. Ребята вроде нас рано узнают злобу людских языков.

Я все понимал, но не принимал и, естественно, страдал.

Ведь меня скрывали, прятали в самый пыльный и темный уголок реальности, на задворки жизни любимого человека, как прячут ненужную вещь в кладовую. Ха! Да я и был вещью в кладовой.

Для Бори создали легенду о друге из Симферополя, с которым Алекс учился в одном университете. Меня де выгнали с работы, а за квартиру платить нечем. Вот меценат и благодетель Алекс пустил переночевать, а я наглец остался.

Естественно, маленький поганец Боря вел себя так, будто я не человек, а мусор, и всячески давал мне понять, что я приживала и здесь лишний.

Прошло одиннадцать месяцев наших с Алексом отношений. И вместо подарка на «день отношений» к нам в очередной раз заявился Борис. Аааа! Взрыв мозга! Я готов был петь фальцетом «The Dance» от Within Temptation, стоя на крыше в кокошнике, лишь бы этот приезд оказался миражом… Но «увы и ах», судьба не столь благосклонна.

— Он не на всю жизнь, — говорил мне Алекс, помогая застилать новое тесное ложе.

— Я надеюсь, и все же… Мне будет неприятно, — я корчился от неподатливой наволочки и уязвленного самолюбия.

— Потерпи.

Алекс, видя мое беспокойство, не испытывал ни грамма эмоций.

— Но он ведет себя со мной так, как будто я бесправное существо.