Дети Розы - страница 12
— Тебе понравится его деревня. Ничего современного. Дом выглядит как старая ферма.
А на прошлой неделе, — продолжал Мендес, — я встретил фокусника. Он из Турции. Добрался до Марселя через Германию.
— Отменно фокусничает?
— Думаю, он давно не упражнялся, — вполне серьезно ответил Мендес. — В Германии он некоторое время работал на колбасной фабрике. В Турции у него остались жена и дети, и каждую неделю он посылал им деньги. Так продолжалось, пока прошлой весной он не узнал, что они умерли.
— Все?
— Ну, возможно, он слегка преувеличил.
— А на каком языке он все это тебе рассказал?
— Видишь ли, Тобайас, главным в наших отношениях стали не его фокусы. А говорил он только по-турецки. Если помнишь, на пути из Одессы я провел недолгое время в Стамбуле.
— Не помню. Значит, ты говоришь по-турецки.
— Достаточно, чтобы понять, в чем его затруднения. Ты знаешь марсельских проституток? — спросил Мендес. — Это что-то особенное. Видел их когда-нибудь на молу у le vieux port[17]? Так вот, он захотел черную. С длинными ногами и самой наглой грудью. Представил? Ну как он мог к ним подойти и договориться?
— То есть за него договаривался о цене ты?
— Может быть, в этом и состоит мое ремесло? Во всяком случае, мне это доставило истинное удовольствие.
— Какая гадость, — сказал Тобайас после паузы.
Некоторое время они ехали молча. Солнце заходило за горизонт. Из-за длинных теней от деревьев камней на дороге можно было не заметить.
— Ты, и правда, такой зануда? — спросил наконец Алекс.
— А ты, верно, еле удержался, чтобы очертя голову не броситься в эту клоаку вслед за ним? Если хочешь так рисковать, по крайней мере, предупреди полицию.
— В чем тут риск? Кажется, я начинаю понимать, — в голос Мендеса прокрались презрительные нотки. — Ты ипохондрик, Тобайас. Ты так относишься к насилию, потому что никогда его даже не нюхал. Кстати, мой отец в шестьдесят все еще мог за себя постоять. А уж le vieux port не идет в сравнение с районом марсельских доков.
— У твоего отца, — возразил Тобайас, — было за душой пять рублей, а не пять миллионов. Я говорю серьезно, Алекс. Тебя могли похитить и потребовать выкуп. Не смейся. Не далее как на прошлой неделе был такой случай.
— Похитили парнишку восемнадцати лет, ты об этом?
— Против автомата ты бессилен, признайся. Или отец в вашей белорусской деревне научил тебя такому трюку?
— Нет. Чем-чем, а этим искусством там не владели, — спокойно сказал Мендес. — Можешь быть в этом уверен. С другой стороны, Тобайас, с автоматом любого можно достать где угодно.
— Это правда, — согласился Ансел.
— Еще немного, и мы у дома Бенуа. Оглядись-ка, нам нужна кипарисовая аллея. Перед ней — ровное поле. И взбодрись, хватит дуться.
— Пошлость и грязь, — бормотал Тобайас. — Где твое достоинство, Алекс?
— А мне это по душе. Иногда. Ну да ладно, пора признаться, — сказал Мендес. — Конечно же, я знал, что тебе не понравится эта история. Поэтому-то ее и рассказал. Ну не будь ты таким чистюлей.
— Благодарю. А этот Бенуа, его ты тоже припас, чтобы расширить мой кругозор?
— Тебе он понравится, обещаю, — сказал Мендес. — Серьезно, я в этом уверен. Вот уж истинный провансальский буржуа. Все упорядочено: по воскресеньям месса, всегда благопристоен и аккуратен, ни намека на сибаритство. Единственная слабость — еда. Ну и… В любом случае…
— И?..
— То, что волнует меня, оставит тебя равнодушным.
— А, понимаю, — сказал Тобайас. — Ты имеешь в виду оккупацию? Ну да, говорить об этом было бы неуместно.
— Исключительно неуместно, — подтвердил Мендес. — Крайне неучтиво.
— Не правда ли? — Тобайас все смотрел прямо перед собой.
Оставив за спиной последние лучи зимнего заката, они окунулись в интерьер, сочный и темный, как перезревший плод: бордовые плитки под ногами, длинный дубовый стол, уставленный ярким фарфором. Мсье Бенуа, худощавый аккуратный господин в усах, слегка сутулился. Провожая гостей в дом, он сказал:
— Жены у меня больше нет. Но есть очень хороший повар.
Тобайас по достоинству оценил порядок в комнате и испытал приятное чувство.
— Все же Франция — это не только аперитивы и табачные магазины для ценителей, — не без удовольствия заметил мсье Бенуа.