Россия нэповская - страница 50

.

В середине 20-х годов с партийных трибун постоянно звучали призывы, привлекая старые кадры преодолеть как переоценку национальных особенностей населения, покровительство и преувеличение роли национальной интеллигенции т. н. правыми элементами, так и исключить непонимание необходимости «настойчивого вовлечения в государственные органы лояльно настроенных национальных элементов при одновременной решительной борьбе с национализмом внутри партии, тенденции механического пересаживания… методов работы в центральных промышленных районах без достаточного учета особенности обстановки… вытекающей из иного социального состава населения»[161]. Впрочем, этот рефрен партийных директив по мере развертывания «наступления социализма по всему фронту» приобретал все более демагогический характер и далеко не соответствовал истинному положению национальной интеллигенции и ее взаимоотношениям с властью.

В 1925 году студенты-казахи, обучавшиеся в Москве, обратились с открытым письмом к руководству республики по поводу роли старой интеллигенции в культурном строительстве[162]. Трудно сказать, насколько самостоятельной была эта инициатива, но речь шла по существу о судьбе элит национальных республик. В прошедшей в казахстанской печати дискуссии по этой проблеме присутствовал приоритет классового: провозглашался тезис о дифференцированном подходе к дореволюционной интеллигенции в зависимости от ее политической и социальной ориентации. При этом сама ее история и эволюция идейно-политической позиции сводилась к истории автономистского движения Алаш[163]. А в 1928 году объединенный пленум Казкрайкома и краевой Контрольной комиссии ВКП(б) обосновал неизбежность «буржуазного национализма» интеллигенции и таким образом предопределил отношение к ней[164].

Аналогичные процессы были характерны и для других регионов страны. Процесс создания однородных по социальной природе «социалистических наций» трудящихся в СССР обеспечивался, с одной стороны, жестокими репрессиями против «буржуазных элементов» среди самих национальностей, а с другой — политикой коренизации. Казалось, что репрессии и привилегии, строгий надзор Центра над новой элитой позволяли сохранять эффективный контроль над периферией. Нараставшая борьба против т. н. проявлений великодержавного шовинизма и местного национализма приобретала болезненный и затяжной характер, часто трансформировалась в провоцирование групповых конфликтов внутри национальных элит, которые умело использовались партийным аппаратом в интересах укрепления власти номенклатуры.

Рыскулов, например, во время поездки в Германию в 1923 году встретился со студентами из Туркестана и Бухары, обучавшимися в Берлине, и «установил, что большинство их воспитывается против советского строя», общается с работниками турецкого и иных консульств, а сын алашординца Беремжанов встречается с лидером мусульманской эмиграции М. Чокаевым и даже осмелился просить Рыскулова помочь земляку-эмигранту. Категорически запретив ему дальнейшие контакты с антисоветчиком, Рыскулов применил прием, с успехом использовавшийся партийным руководством для управления национальной интеллигенцией и расправы с ней внутри страны: он ввел в бюро студенческого землячества Беремжанова, враждовавшего с председателем бюро Идрисовым. Таким образом, они могли, по его хмнению, доносить друг на друга подробности о проведенной «работе» в полпредство СССР в Берлине. «Я расколол тогда студентов», — докладывал в апреле 1924 года Рыскулов Сталину, в ЦКК партии и ГПУ[165].

Но больше всего тревожило руководство сохранявшееся как в национальных массах, так и в среде руководящих работников-казахов влияние старой интеллигенции. В ноябре 1924 года секретарь Киробкома партии В. И. Нанейшвили сообщал в ЦК, что восточная группа казахских руководителей находится «в слишком близких, больше, чем можно, отношениях с «беспартийной» кадетской (алашординской) интеллигенцией, настолько близких, что теряется грань между киргизом — коммунистом и киргизом — беспартийным интеллигентом. Вместе с последними обсуждаются самые, можно сказать, партийные вопросы в узком смысле этого слова. Беспартийная интеллигенция влияет на киргиз-коммунистов, а не наоборот»