Счастья тебе, Сыдылма! - страница 31

— Так им и надо. Не будут ругаться при женщине! — сказал Жалсаб.

— Тоже мне — вояки! Полетели, как мешки с шерстью.

До рассвета тихо пели они втроем. Жалсаб упрекал Дулму, что она связалась с этими непутевыми. Горшкоголовый — всем известный лодырь и пьяница. А тот, седой, — семейный, третий раз женат. Дойдет до его жены — синяков не оберешься. А тетя Дулма, красная, как печка, не оправдывалась, а только кивала головой и горько вздыхала…

Потом вечером услышал я разговор доярок, что выгребали навоз в стайке. Я совсем близко подошел, а они не слышали, склоняли во всю имя моей прекрасной тети Дулмы.

— Просто Жалсаб крепко держал ее в руках. Кто же знал, что она такая потаскуха.

— Неправда это. Я ее хорошо знаю.

Жалма, та, которую тетя Дулма уличила в обмане с разбавленным молоком, больше всех злорадствовала, хихикала, хлопала ладонями по коленям.

— Днем работы по горло. Двадцать коров по три раза в день доит, а ночью еще с двумя сразу… хи-хи-хи… Одного ей мало… Да еще этот русский. Да еще Жалсаб к ней приехал… Хи-хи-хи…

— И как она русского приворожила? Он же в отцы ей годится. Боже мой, узнает шабганса, огреет головешкой по голове.

— Не верю и все тут. Вы же не знаете, что у нее на душе. Не такая она. Зачем говорить худое о человеке? Мы еще сами не знаем, что нас ждет впереди.

Это упрекала их краснощекая. Так звали одну пожилую доярку — у нее вся правая щека была покрыта красным родимым пятном. Она сплюнула горящую цигарку на землю, затоптала и пошла домой. Те двое отправились за ней.

Стою как оплеванный, обнимаю угловой столб стайки. Злость распирает: «Возьму вот жидкого навозу и в спину вам, в спину!» И зубы скрипят, словно песок в рот попал. Бросился за ними вдогонку, набрал жидкого навоза в руки. Впереди в сумерках три темные фигуры. В середине Жалма. Темно уже, откуда им будет разглядеть, кто их в навозе вывозил. Замахнулся было, да рука опустилась, точно плетка. «Ну подождите, я вам еще отплачу, я этого так не оставлю!» Жидкий навоз потек между пальцами на землю. Стою, весь трясусь. Долго потом обтирал руки о высокую траву.

Несколько дней потом не мог я смотреть в глаза дояркам. Попросят меня пригнать телят к стайке, а у меня ноги не идут. Хожу, как разбитый, жалко тетю Дулму. Мать приметила что-то, спрашивать стала: «Ты что? Опять по сараям лазал? С крыши упал?» Не добившись ответа, стала гладить меня по голове, надеясь, что пожалуюсь на ушиб. Теплые мамины руки отогревали мое сердце, но в то же время я твердо помнил, что за подслушанные разговоры взрослых мне крепко попадет, и держал язык за зубами. Мама так ничего и не узнала.

Однажды она даже спросила о том, чего никогда не говорила: «Дети дразнят, что у тебя нет папы? Да?» Я только отрицательно покачал головой. Но еще несколько дней хитрая мама особенно сильно заигрывала со мной, тыкала пальцем в живот и бока, хлопала по спине — пыталась найти больное место. «Нет, мама, нет, ничего я тебе не скажу». А мне становилось еще тяжелее, болела голова, сон потерял.

Как-то ночью услышал, шепчутся тетя Дулма и тот самый седой мужик, которого выставил Иван. А на следующую ночь другой мужской голос, кажется, горшкоголового. А его конь, привязанный за стеной, топал копытами, звенел уздечкой. «Неужели моя тетя проводит ночи с двумя разными мужчинами? Самая хорошая женщина! Что с нею случилось?» Мне и жалко было ее и обидно — даже слезы навертывались на глаза.

Мать стала коситься на нее, на тетю Дулму. Однажды, когда тетя ушла пасти телят, мать зашла к ним, заговорила с шабгансой.

— Дулма совсем распустилась, что ли? — начала мать.

— Не говори. И меня не стесняется.

Мать: Неужели всю жизнь думает так?

Шабганса: Бог знает.

Мать: Вся ферма говорит, Жалма особенно. Ведь ее лишили звания стахановки. Говорят, Жалма ездила ночью на станцию Гангта, просила цыганку заколдовать Дулму. С этим шутки плохи. Смотрите.

Шабганса: Нас, буддистов, колдовство не берет. Лусад или Сабдак[22] наказали ее. И Жалсаб тоже наказан, потому их семейный очаг и развалился. Что делать? Теперь нет ни дацанов, ни лам. Дни и ночи напролет молюсь богу. Спаси их грешные души, всемогущий Арья-Баала