Счастья тебе, Сыдылма! - страница 32

!

Мать: Говорят, Жалсаб недавно был у вас. Если бы сошлись, все уладилось бы. Вы им говорили об этом?

Шабганса: Все напрасно! И Жалсаб сильно изменился. А Дулме что ни говори, — только улыбается. Ничего не понимаю. С ума, что ли, тронулась?

Мать: Может быть, врачу ее показать?

Шабганса: Что ты, нельзя! Злое заклятье Лусада и Сабдака, кроме ламы, никто не снимет. Говорят, за Яблоновым хребтом по аилам ездит незрячий лама. Тайком. Надо с ним встретиться, пусть прочтет молитву Лусаду и Сабдаку. Тогда изменился бы характер дочки, точно знаю. Но как добраться до ламы? Была бы я помоложе.

Мать: Я давно заметила, что с Дулмой неладно. А она слишком спокойна, словно так и надо. Задумалась хотя бы, что люди скажут. Не думает.

Шабганса: Сердца у нее нет, что ли? Смеется, улыбается как ни в чем не бывало. Раньше веселилась — понятно. А теперь? Чему радуется? Я же говорю, нашло на нее злое действие проклятья. Точно знаю.

Мать: Может, мне поговорить с ней?

Шабганса: И не думай. Лучше так: в божнице у меня топленое масло в пузыре, сто рублей денег, хадак[24]. Найду старичка какого-нибудь, с ним попытаюсь добраться до ламы. И тогда утрясется все! Точно знаю.

С пастбища пригнали коров, было слышно их мычание. Мать не кончила разговор, забрала ведра и ушла на вечернюю дойку. Шабганса осталась одна. «Так тебе и надо. Совсем бы тебя на земле одну оставить, чтоб не проклинала свою единственную дочь, свою кормилицу. Почему тетя Дулма никого не проклинает? Ее на любую ферму возьмут, она всюду хорошим работником будет!»

Я вышел из домика. Уставшая, измученная жаждой, тетя Дулма шла домой. Я не вытерпел:

— Тетя. Есть о чем поговорить.

— О чем же? Ну, говори, говори.

«Что же я делаю, вмешиваюсь в дела взрослых?!» Я даже подумал — не убежать ли? Но собрал все свое мужество — это всегда надо уметь делать, говорил нам учитель истории, — взял ее за рукав, повел в тень за домиком и передал весь разговор матери и шабгансы, слово в слово, точно так, как здесь его изложил… Тетя Дулма молча слушала. А глаза ее были по-прежнему добрыми и счастливыми. И она мне показалась очень большой женщиной, большой-большой, ну, прямо сказочной. Она росла в моих глазах все выше и выше. И я обиделся на всех, на всех, кто говорил плохое о ней. И мне хотелось всем им сказать такое:

«Жалсаб, шабганса (а еще матерью ее называешься!), мама, все бабы! Вы же сами не знаете, что тетя Дулма видит вас только красивыми и хорошими. Напрасно вы болтаете, унижаете ее — душа у нее не дрогнет, напрасно стараетесь! Никто ее не сумеет очернить. И не вмешивайтесь в ее дела. Вам не познать тайны этого большого сердца. Это вам не под силу. Никто из вас не слышал, что она говорила Жалсабу перед разводом. Шабганса, правда, слышала, но разве она видит что-нибудь в жизни, кроме крепкого чая и густого бульона? Тетя очень хочет ребеночка — хоть мальчика, хоть девочку. Пусть рожденного, пусть приемного. Ей сейчас очень нужен и муж и дети. Вам ли это понять? У вас у всех есть дети, по двое, по трое детей. А некоторые даже говорят: «Надоели мне эти дети!» Есть и такие, что кричат ребенку: «Замучил ты меня! Чтоб тебе провалиться!» Почему вы не отдадите в дети такого ребенка? Вы не знаете, как я мучаюсь за тетю Дулму! Сколько раз я видел сон: моя тетя Дулма качает ребенка. Поет колыбельную песню. Почему же мой сон не сбывается? У нее душа как безоблачное небо. Должно же в нем когда-то загореться солнце! Должно, должно! Будет у нее ребенок! Будет, будет! Это я вам говорю!»

Как и прежде несла свои воды речка Улаан-Ганга. Как и прежде уходили дни и ночи. Занятые работой по горло люди не заметили, как пришла осень. По пади начал разгуливать холодный ветер. Дойные гурты перекочевывали с пастбищ на зимовку. Доярки в свободные от обычных забот минуты обмазывали жидким навозом стайки и свои жилища. Пока земля не замерзла, все спешат вбивать колья, ставить столбы, где нужно. Ивану и вовсе не хватает времени: по приказу бригадира он переключился на ремонт стаек и загородей. Да и не только работники фермы — вся основная рабочая сила брошена на ремонт животноводческих помещений и жилья пастухов, доярок, чабанов. Как ни трудно с помещениями, все же колхозный скот не будет дрожать на снегу, да и люди не останутся под открытым небом. Только Иван не имел жилья — разве что его сарайчик из горбылей…