У государевых дел быть указано... - страница 17

Измена православной вере – правде приравнивалась измене государственной, т. е. царю, и соответственно являлась богоотступничеством. В этом отношении показательно объяснение И.С. Пересветовым причин падения царств. По его мнению, главная причина падения Византии в том, что греки «правду потеряли», а, потеряв её, стали хвалить «благоверного русского царя». В одном из главных сочинений Пересветова «Сказание о Магомет-салтане» воображаемый спор между греками и «латыняными» заканчивается поразительным по глубине заявлением католиков: «Если к той истинной вере христианской да правда турская, ино бы с ними ангелы беседовали». На что греки возразили: «А есть ли бы к той правде турской да вера христианская, ино бы с ними ангелы беседовали».[75] В этой перемене мест слагаемых и заключается суть объекта средневекового знания и веры.[76]

В XVI в. богословы объясняли отношения между Богом-отцом и Богом-сыном, Иисусом Христом, с помощью метафоры: «Луч, исходящий от солнца, несущий в себе его субстанцию, горящий и не иссякающий». Так же трактовали в Посольском приказе связь, существовавшую между государем и его послом. В 1517 г. бояре на переговорах в Москве говорили С. Герберштейну, что «всяк посланник государя своего лице образ носит». Однако степень отождествления монарха и его представителя зависела от важности посольства. Уже в начале XVI в. в России существовала четкая градация дипломатических представителей: послы, посланники, гонцы. Но при всех случаях, будучи заместителем государя, дипломат как бы становился им самим [государем] при произнесении «речей».

Когда А.Л. Ордин-Нащокин называл Посольский приказ «Оком всей великой России», он подразумевал евангельское изречение «Светильник тела есть око, и так, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло».[77] Сравнение государя с «оком державы» характерно и для древнерусской публицистики. Иными словами, если монарх не знал действительного положения вещей («око темно»), если ему ложно истолковали политическую обстановку, то это могло привести к непоправимым последствиям для всего государства («тела»), ибо государь – «око своей державы».[78] Таким образом, слова руководителя внешнеполитического ведомства – не просто метафора, а своеобразная программная декларация, в которой сформулировано единство христианской веры, российского самодержавия и высокая роль Посольского приказа в государственной жизни России. И хотя в России XVI–XVII вв. православная идеология ставилась выше католической, протестантской и тем более мусульманской, среди служащих Посольского приказа были представители многих национальностей, конфессий и вероисповеданий.

Юридический статус Посольского приказа, правовые нормы дипломатического этикета неразрывно связаны с идеологией официальной Церкви, которая утвердила в России идею богоустановленности и почитаемости власти. В свою очередь власть была ответственна не только перед людьми, но и перед Богом. Присяга (к которой приводились как высшие, так и низшие служащие Посольского приказа), дипломатический церемониал выражали определенные политические и религиозные идеи. Среди служащих приказа были представители многих национальностей: татары, греки, поляки, шведы, лифляндцы, итальянцы и т. д., которые чаще всего выполняли обязанности переводчиков. Некоторые из них крестились повторно в православную веру. Присягу принимали в присутствии подьячего Посольского приказа, заведовавшего его личным составом, все – независимо от их вероисповедания – как православные, так и протестанты, католики, магометане. Католики и протестанты присягали в присутствии живших в Москве в Немецкой слободе ксендзов и пасторов, «к шерти» или «вере на Коране» татар приводили татарские же толмачи и переводчики. В XVII в. в Москве религиозные обряды совершались в храмах практически всех христианских конфессий; помимо католического храма действовали лютеранская и кальвинистская церкви. Но если по каким-либо причинам не было ксендза или пастора, то иностранные служащие христианских стран присягали («верились») в Посольском приказе перед образом Распятия Христа, проговаривая крестоприводную запись, а затем целовали образ.