Жить в присутствии Бога - страница 35
Но когда ты не видишь, не замечаешь погрешностей ближнего, тогда тебя занимают только свои грехи, за которые ты и просишь прощения у Бога. Итак, первое — не обращай внимания на то, что делает ближний, и второе — не позволяй себе вмешиваться в его жизнь, чтобы он не смог тебя запятнать. Значит, моя способность не замечать означает, что я способен смотреть на человека не с внешней стороны, но проникать в глубины его бытия. Например, за церковной иерархией я вижу лик апостолов, пророков, Самого Христа, «невидимо с нами пребывающего»[10]. За конкретным грехом человека, за каким-нибудь бродягой, хулиганом я вижу душу, которую создал Христос. Откуда мне знать, не осудит ли Господь меня самого в день Второго Пришествия?
Так что способность не замечать на аскетическом языке Церкви означает «способность прозревать, постигать, открывать то, что стоит за видимой стороной явлений, вникать в это, открывать истину, которая скрывается за внешностью ближнего». Грешник только я. А другой человек — это образ Святого Бога, это святой. Значит, милостыня, то есть милосердное, истинное и любовное отношение к ближнему, которого я люблю и которому безвозмездно делаю добро (по пословице: делай добро и бросай его в воду), рождает внутри нас совершенно необходимые для духовной жизни качества: проницательность, прозрение, дар различать то, что происходит внутри человека.
Когда я обращаю все свое внимание на внешнее поведение людей: отчего этот ведет себя так, а другой эдак, то становлюсь чурбаном, безчувственной вещью, не постигаю глубин человеческого бытия, не открываю в человеке Духа Святого, Который ждет момента его воскресения, тогда как прозрение позволяет мне открывать и познавать человека. Если я кого-то не знаю, то я не могу его полюбить. Для того чтобы полюбить, мне нужно его узнать. Те люди, которые пытаются полюбить ближнего и приобрести его любовь с помощью слов и общения, возводят вокруг себя неприступные стены одиночества.
Напротив, если я храню молчание, смотрю на людей как на ангелов, сынов Божиих, сотворенных Его руками, то это открывает во мне такие органы чувств, которые позволяют мне познавать глубины человеческого бытия, делают их для меня явными и помогают мне полюбить человека. Такой взгляд — это и есть истинное общение и сочувствие, поэтому он и ведет к любви. Без милостыни не откроются ни духовные органы чувств, не будет и любви, которая ведет нас к непорочности [1, 396–399].
Осуждение оскорбляет Самого Бога. Позволяя себе судить ближнего и называя его раздражительным, нерадивым, лентяем или блудником, ты вмешиваешься в его жизнь и присваиваешь себе права и власть Божии. Ты встаешь на место Бога Отца, Который один только имеет власть вершить суд и в конце веков весь суд отдаст Христу [3, 189].
Когда мы, не зная души человека, судим о нем со своей точки зрения, то становимся самыми несправедливыми во вселенной. Это подобно тому, как если бы я требовал от какого-нибудь ребенка поднять такую же тяжесть, какую могу поднять сам. Но я взрослый, а он ребенок. Я не знаю силы, выносливости ближнего, не знаю, в каком он находится состоянии, в особенности когда он сопротивляется. Тот, кто сопротивляется, близок к падению. Как только ты заметишь, что в глазах человека появляется легкое раздражение, что с его уст вот-вот сорвется «нет», немедленно перемени предмет разговора. Если видно, что он устал, подавлен, куда-то спешит, обижен, расстроен, унывает, раздражен, то что бы ты ни сказал ему в это время, что бы ни сделал, он начнет выходить из себя. Так не будь же жестокосердным, иначе ты поставишь его в затруднительное положение.
Но ты мне скажешь: «Откуда мне знать, что у него внутри?» Ты должен помнить непререкаемое правило жизни: у каждого человека свой внутренний мир. Тот, кто создает для ближнего малейшую трудность, даже если он исходит из самых лучших побуждений, — жестокосердный человек [1, 411–412].
Предположим, я увидел, как ты впал в какое-то прегрешение, и внутренне тебя осудил. Конечно, то, что я тебя осудил, — грех. Потом ты приходишь и спрашиваешь мое мнение о своем прегрешении, и я тебе говорю то, что об этом подумал. С этого момента связь между нами разорвана. Это не помощь, не искренность, не честность, не уважение, но полное самодовольства и злорадства раскрытие своих мыслей с целью унизить тебя, чтобы стала явной моя собственная святость. Я должен ответить тебе так, чтобы ты не понял, что я подумал, и не обиделся. Я должен представить твое прегрешение как можно меньшим, чтобы ты имел мужество признаться в тяжести своего греха перед самим собой, или перед духовником, или передо мной.